Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Прощайте, милорд, продолжайте любить меня и думайте иногда обо мне».
Но и леди Мэри, и лорд Харви были преданы забвению, когда Альгаротти познакомился с Фридрихом. Это была моментальная вспышка чувств с обеих сторон. Вот как сообщал об этом Альгаротти Вольтеру:
«О я, благословенный, познакомился с сим восхитительным принцем. Не могу выразить в словах, сколько радости я испытал!»
Фридрих со своей стороны был еще более переполнен восторгом. Едва дорожный экипаж унес Альгаротти после восьмидневного пребывания, как он засел за письма своему «Падуанскому лебедю», спешно строча и отправляя их одно за другим.
«Счастлив тот, кто радуется обществу умных людей! Еще счастливее те принцы, которые могут обладать ими! Сколь счастлив я, что у вас сохранились прекрасные воспоминания о Райнсберге, где увековечена память о вас. У нас вы бессмертны!»
Вольтеру Фридрих восхвалял Альгаротти как «пылкого, воодушевленного, чувствительного» и с восторгом сообщал, что гость обещал вернуться как можно скорее.
31 мая 1740 года скончался король Фридрих-Вильгельм, и уже 2 июня Фридрих написал Альгаротти:
«Судьба моя изменилась. Ожидаю вас с нетерпением; прошу, не томите меня. Фридрих».
Приезд друга в Берлин 28 июня был ускорен пятнадцатью гинеями, выданными ему по указанию Фридриха евреем Мендезом, и аккредитивом на амстердамский банк. 7 июля Альгаротти и Фридрих вместе отправились в Кёнигсберг на коронацию. В 1701 году его деду, Фридриху I, потребовалось 30 000 лошадей и 1800 карет, чтобы перевезти свое семейство, двор и челядь, все празднества обошлись в 6 миллионов талеров, или двойная сумма годового дохода государства. Фридриху же понадобилось всего три экипажа, а расходы оказались ничтожными. В королевской карете рядом с Фридрихом, «подобно королевской любовнице», восседал Альгаротти. Нет необходимости упоминать, что королева в этом событии участия не принимала. Месяцем позже Альгаротти сообщал брату, что король «выказал мне бесчисленные ласки и оказал мне тысячи почестей». Почести излились обильным благодатным дождем: посвящение в рыцари только что основанного ордена «За заслуги»[14], звание камергера и графский титул, честь, которой новоиспеченный король удостоил также своего брата. Все это подкреплялось еще ценными подарками: дорогим фарфором, часами и табакерками, инкрустированными бриллиантами. Как писал баловню судьбы лорд Балтимор, «поскольку вы сейчас находитесь в земле Ханаанской, нет недостатка ни в чем, чтобы сделать вас счастливейшим из всех людей». Альгаротти же со своей стороны развлекал Фридриха сонетами двусмысленного содержания и песнями венецианского патриция Джорджо Баффо, причем любимое стихотворение называлось «Похвала заднице». Лондонские обожатели Альгаротти погрузились в глубокое отчаяние, что явственно видно из письма лорда Харви:
«В мире так мало людей, которых Господь всемогущий сотворил достойными привязанности или которые сами сумели завоевать любовь, что вы не будете удивлены, если я скажу вам, как я ежечасно скорблю по одному из тех немногих, кто для меня заслуживает и того, и другого. Прощайте».
Фридрих в конце июля сообщил Вольтеру о своем возвращении с коронации и приложил стихотворение с названием «Наслаждение». Поводом для его создания явилось утверждение Альгаротти, что жители Северной Европы менее способны на сильные чувства. Правда, в стихотворении упоминается, что оно посвящено нимфе Хлорис[15], тело которой было более совершенно, чем статуя Афродиты, изваянная Праксителем для храма этой богини на острове Книдос. К тому же в одном из писем Фридрих довольно отчетливо указал, что связь с Альгаротти была чисто духовной. Возможное объяснение этому историки находят в другом письме от 24 сентября, где Фридрих называет Альгаротти «славным калекой на поприще любви», желая ему быстрого выздоровления от «ран Цитеры»[16], и выражает надежду, что, по крайней мере, может извлечь удовольствие из духовного общения, когда они встретятся в Берлине. Связь эта продолжалась с перерывами, поскольку Фридрих занялся своими военными походами; например, в 1742 году он писал из полевого лагеря в Богемии, что вынужден следовать за Беллоной (богиней войны) и страшится гнева Эпикура (бога наслаждения) и Цитеры. Он просил Альгаротти как наивысшего представителя двух последних божеств замолвить перед ними словечко за него, дабы отвратить молнии от того, «кто рожден для них». Альгаротти ответил с явно чрезмерным изъявлением благодарности Фридриху за оказанные ему милости. Они обеспечат ему бессмертие, ибо, добавил он, хотя всегда говорят о героических деяниях Ахилла, потомки помнят также и его ближайшего друга Патрокла. Это явно указывает на характер связи между обоими.
Фридрих усиленно приглашал «Падуанского лебедя» на службу при своем дворе, но Альгаротти, не привыкший выкладываться на рабочем посту подобно пруссакам, – у него никогда не было нужды зарабатывать себе на хлеб, – под всяческими предлогами уклонялся. Его больше привлекала перспектива получить место при более роскошном дворе саксонского курфюрста и короля Польши Августа III, не требующее особых усилий и связанное с его собственным увлечением искусством. Подобное пренебрежение несколько обидело Фридриха, стремившегося заманить Альгаротти в Берлин. В 1742 году этот опытный знаток искусства составил Августу III записку об улучшении королевской картинной галереи в Дрездене, которая заинтересовала монарха. Автору записки и была поручена закупка картин классических и современных художников в Италии. За 4 поездки он приобрел 34 полотна, многие из которых до сих пор входят в число наиболее привлекательных экспонатов Дрезденской галереи (в частности, «Шоколадница» Лиотара и написанная по его заказу картина Тьеполо «Пир Антония и Клеопатры»). Король был настолько доволен трудами Альгаротти, что назначил его военным советником. Однако Альгаротти невзлюбил всесильный премьер-министр граф фон Брюль, фактически управлявший Саксонией (напоминаем, что Август в основном пребывал в Польше) и являвшийся страстным коллекционером, и знатоку искусств пришлось в полном разочаровании покинуть Дрезден.
В 1747 году он возвратился в Берлин. Несмотря на обиду, привязанность Фридриха не ослабела; свидетельством тому является письмо служившего в Берлине британского дипломата Томаса Вильерса, адресованное Альгаротти:
«Король просит довести до вашего сведения, что он был бы чрезвычайно счастлив видеть вас – он сравнивает ваш разлад, – ибо я не могу назвать ее ссорой, – с размолвкой любящих, чья страсть не угасает. Amoris redintegratio[17] суть осуществленное счастье».