– Даже если она убийца? Или, того хуже, детоубийца?

– Если бы вы ее увидели, то поняли бы, что ошибаетесь.

– Думаю, вы не будете возражать, если я наведу все справки о пропавших роженицах в московских тюрьмах…

– Это исключено, она не зэчка, вы бы видели ее зубы! С такими роскошными зубами она могла бы рекламировать зубную пасту.

– Это не показатель.

– Тогда поступайте, как считаете нужным. Но только я вам ее пока не покажу. Дайте мне адрес этого Вегеле, да и Персица тоже. На всякий случай.

– Вы хотите действовать самостоятельно?

– А что? Встречусь с соседями, поговорю, попытаюсь найти общих знакомых. Глядишь, и ниточка потянется…

– Может, подождете меня, и мы вместе с вами проедем по этим адресам и попытаемся что-нибудь выяснить об этих людях? Зачем вам рисковать? К тому же я обещал Борису, что буду помогать вам. Если же он узнает, что я дал вам эти адреса и вы отправились туда самостоятельно, а там с вами что-то случилось, то можете себе представить, что будет? Как я тогда посмотрю ему в глаза? Я несу ответственность за вас, понимаете?

– Вы боитесь Бориса или Гришу? – спросила Анна прямо.

– Вообще-то я никого не боюсь, – в его голосе прозвучала обида, – но мне бы не хотелось оказаться виноватым, если с вами, повторяю, что-нибудь случится. Борис – мой друг. Вы должны понимать такие вещи.

– Я понимаю, но ждать вас не стану. Вы же не знаете, что я, может, уже тысячу раз пожалела о том, что приютила у себя эту девушку. Я никому еще этого не говорила, и мне, может, стыдно, но это чистая правда. Теперь, когда я немного пришла в себя, у меня словно открылись глаза. Ведь я даже не представляю, кто живет сейчас со мной в одной квартире. Хотелось бы думать, что эта девушка – жертва какого-нибудь недоразумения. Но когда я включаю телевизор и смотрю криминальную хронику, у меня кровь стынет в жилах. Хорошо, если она окажется просто мошенницей, а если и правда, как вы сказали, убийцей? Вот почему я не могу долго ждать и предпочитаю действовать. Я буду крайне осторожна, обещаю вам.

– Дело не в осторожности. Не знаю, как вас остановить, где взять такие слова, чтобы вы поверили мне и не стали действовать в одиночку. Мы завтра же поедем туда вместе с вами. Договорились?

– Завтра? Да, меня бы это устроило. После обеда. Мне надо выспаться.

– Скажите, Анна, – вдруг сказал Максим, – вы разведены с Винклером официально или просто живете порознь?

Анна почувствовала, что краснеет. Что-то часто я в последнее время краснею. Это даже неприлично.

– Официально. Но почему вас это интересует?

– Меня интересуете вы, в первую очередь.

– Максим, что вы такое говорите!

С ее губ готова была сорваться целая тирада: я вас старше, но не хочу быть снова только любовницей, я могу еще рожать, я здоровая, полноценная женщина, которая тоже имеет право еще раз выйти замуж и устроить свою личную жизнь; я хочу детей, семью, я хочу, чтобы мои чувства уважали, я не вынесу еще одного бессмысленного и унизительного романа; с меня хватило Михаила.

Но вместо этого она лишь отвернулась к окну и нервно сглотнула, боясь подступающих слез. Она не хотела, чтобы ее жалели.

– Я говорю то, что думаю, что чувствую. Я как увидел вас, так только о вас и думаю. И не только ради дружбы я готов служить вам. Вы мне очень нравитесь, Анна, очень.

– Максим, это несерьезно. В Москве так много женщин моложе меня…

Вот она и сказала это. Подчеркнула свой возраст, точнее, разницу в возрасте.

– Я был бы счастлив, если бы вы позволили мне время от времени видеть вас даже после того, как мы уладим все ваши дела, связанные с этой девушкой. Я могу хотя бы надеяться на это?

Она пожала плечами, не зная, что и ответить. Ей было спокойно и уютно рядом с этим молодым и сильным парнем. Она даже готова была поверить в то, что он увлечен ею. А почему бы и нет? Ведь любит же ее (правда, по-своему) Миша. И Григорий. Они оба такие разные, и любовь у них разная, но все они видят в ней прежде всего привлекательную женщину, и она чувствует это. «Но с Максимом было бы все по-другому, – вдруг подумала она. – Чище, искреннее и по-настоящему». Это были уже мечты.

Свет уличных фонарей проплывал, покрывая позолотой их лица, плечи. Ночная Москва блистала, как гигантская, обтянутая темно-лиловым бархатом витрина ювелирного магазина со сверкающими на ней бриллиантами.

– Вы не ответили мне.

– Максим, вы не должны давить на меня. Пусть все будет естественно, понимаете?

– Да уж куда естественнее, – вздохнул Матайтис и еще крепче сжал руль.

– Александр Борисович Вегеле… – повторила Маша спросонья за Анной и замотала головой. – Нет, никогда не слышала этой фамилии. И никаких ассоциаций.

– Ну и бог с ним, – сказала Анна, гладя ее по голове, как тяжелобольную. – Знаешь, Машенька, я сегодня смертельно устала. Но не столько даже физически, сколько по-женски.

– В смысле? У тебя болит живот?

– Нет. У меня болит женское самолюбие. Я страдаю при мысли, что все мужчины вокруг обманывают меня. Они говорят мне о любви, а сами пользуются мною, понимаешь?

Ей было стыдно произносить такие вещи вслух, но пришла пора выговориться. Маша в этом смысле – идеальный слушатель-собеседник. Она все равно ничего не помнит, ничего не понимает. Хотя почему же не понимает?..

– Мужчины всегда нами пользуются. Они так устроены, – вдруг довольно уверенным тоном произнесла Маша. Все ее сны, вероятно, растворились в воздухе, улетучились, уступив место реальным, насущным мыслям. А ведь когда Анна вернулась, она крепко спала.

– У тебя было много мужчин?

– Да откуда я знаю? Вы же видите, что я сейчас никакая. – Она покрутила пальцем у виска. И дурашливо улыбнулась. Анна не могла не обратить внимания на то, что иногда Маша не в силах обратиться к ней на «ты», и это сильно мешает самой Анне быть откровенной с ней. Словно между ними возникает некая невидимая стена, разделяющая их биополя и мешающая общаться на равных.

И тут произошло нечто, что привело в чувство и Анну, и полулежащую на подушках Машу. Предмет на ночном столике за какие-то доли секунды произвел эффект взорвавшейся бомбы. Это была небольшая стекляшка с оранжевой резиновой грушей, при виде которой у Анны перехватило дыхание, а Маша так и вовсе онемела.

– Откуда здесь это? – спросила Анна, подходя к ночному столику и боясь прикоснуться к этой штуковине непонятного происхождения, но вполне ясного назначения. – Это ты принесла? Маша, да не молчи же ты! Что это такое?

– А ты сама разве не видишь?

Вот теперь они, напуганные до смерти, снова были вместе. Какая-то неведомая сила с опозданием в двое суток доставила точно по адресу этот аппарат.