Кэролайн со стуком захлопнула рот и сглотнула.

— Мне казалось, что я его люблю, — прошептала она, — вплоть до прошлой ночи. Я хочу сказать, как я могла его не любить? Ведь он… — У Кэролайн перехватило горло, и она не в силах была продолжать.

— Он необычайно обаятелен, — подхватила леди Бартлетт со знанием дела. — И не просто обаятелен. Он неотразимый красавец и к тому же настоящий храбрец. То, с какой отвагой он пустился в погоню за бандитами, напавшими на твоего бедного брата…

— И вернулся, поскольку не смог оставить Томми одного… — пробормотала Кэролайн себе под нос. Она столько раз слышала эту душещипательную историю, что могла повторить ее наизусть с любого места.

— Вот видишь, — голос леди Бартлетт наполнился сердечностью, — этот человек спас жизнь твоему брату. И ты, конечно, полюбила его всем сердцем. Да разве могло быть иначе? — Она изящно похлопала Кэролайн по руке. — Я и сама не устояла бы перед его чарами — будь я немного моложе! Так что, боюсь, девочка, ты должна взглянуть в лицо суровой правде. Тебе предстоит завоевать его сердце.

— Завоевать? И как же именно ты представляешь эту войну, мама? Может, мне стоит вызвать на дуэль его любовницу?

— Девушка, девушка, не забывайте, что я говорила по поводу неуместного ехидства! — строго отчитала ее леди Бартлетт. — Ничто не отпугивает мужчин сильнее, чем ехидные речи! Нет, когда я говорила о войне, то имела в виду лишь то оружие, которым наградил нас всеблагой Творец! К примеру, таким оружием может стать твой острый ум — в том случае, если ты употребишь его по назначению. Или твое тело — хотя, конечно, оно является лишь бледным подобием того, чем я располагала в твоем возрасте и чем сразила твоего отца — да упокоится его душа с миром! Учти, Кэролайн: я даю тебе очень важные советы. Ты должна запомнить их на всю жизнь, а еще лучше — записать. Хочешь, я подожду, пока ты сбегаешь к себе в комнату за карандашом и бумагой?

— Нет, — буркнула Кэролайн с мрачной гримасой. — Ты ведь намекаешь на то, что мне придется заставить его меня полюбить?

— Боже, Боже! — Леди Бартлетт изобразила самое кроткое терпение перед лицом столь поразительной наивности. — Нет, Кэролайн, ни в коем случае! Я намекала на то, что тебе придется пустить в ход свои женские чары! И ты знаешь, как это делать!

— Я…

— Знаешь, не можешь не знать! Это известно любой женщине! — Взгляд леди Бартлетт упал на жалкие остатки завтрака, и из ее груди вырвался глубокий вздох. — Конечно, он писаный красавец да к тому же высокородный маркиз. Но от тебя требуется лишь одно: верить в то, что ты не уступаешь ему ни в обаянии, ни в знатности! Ну, или почти не уступаешь. А теперь ступай, приведи себя в порядок.

Кэролайн с трудом поднялась с пола и на нетвердых ногах поплелась к двери.

— Да, кстати, Кэролайн!

— Что, мама? — оглянулась на нее дочь.

— Запомни хорошенько — это еще не конец света! — Леди Бартлетт улыбнулась ей со снисходительной безмятежностью. — К сожалению, счастливый брак — такой, как у нас с твоим отцом, — огромная, просто невероятная редкость!

Кэролайн покорно кивнула, но в груди у нее все кипело от возмущения.

«Поживем — увидим, какая это редкость!»

Леди Жаклин Селдон вкладывала в посещение магазинов всю душу. Она совершала покупки с сосредоточенностью человека, выполняющего самое важное дело в своей жизни, не позволяя себе отвлекаться на мелочи и пуская в ход всевозможные тактические хитрости и уловки для достижения заветной цели. Когда леди Жаклин Селдон отправлялась в магазин, остальной мир переставал для нее существовать, за исключением ее самой, предмета, который ей предстояло приобрести, и количества денег, имевшихся в кошельке.

Вот почему, попав в примерочную одного из самых роскошных магазинов на Бонд-стрит, эта достойная дама далеко не сразу обнаружила, что за ней следят. Представьте же ее удивление, когда приказчик услужливо распахнул перед ней дверь со словами:

— Пожалуйте сюда, сударыня!

Леди Жаклин величаво вплыла в примерочную и увидела там незнакомого мужчину.

Он сидел на мягком диванчике с шелковой обивкой напротив большого зеркала, висевшего на стене. Свое лицо этот человек прятал в складках плаща, явно слишком теплого для конца весны.

Леди Жаклин набрала в грудь побольше воздуха, собираясь громко закричать, но не успела издать ни звука, потому что мужчина быстро скинул плащ, рванулся вперед и зажал ей рот ладонью.

— Черт бы тебя побрал, Жаки! — прохрипел маркиз Уинчилси. — Здесь же рыщет целая толпа любопытных старых матрон! Ты что, хочешь, чтобы они нас услышали?

Как только он отнял руку, Жаклин, тяжело дыша, прошептала в ответ:

— Во имя всего святого, Херст, что ты себе позволяешь? Ты в своем уме?

— Прости, Жаки, — пробормотал он, снова плюхнувшись на диванчик. — У меня не было выбора. Мне кажется… Да, мне кажется, что за мной следят!

— Следят? Но кто? — возмущенно осведомилась Жаклин, пристраиваясь на диванчике возле него и нервно теребя ленты на своей шляпке. — Вот, милый, полюбуйся, что ты натворил! Как я теперь развяжу этот ужасный узел?

Херст вынужден был прийти ей на помощь, но его мысли были заняты более важными проблемами, чем этот дурацкий узел.

— Как по-твоему, любовь моя, стал бы я сидеть сложа руки, если бы знал, кто это подстроил? И пожалуйста, извини меня за то, что я набросился на тебя так грубо, Жаки, но у меня кончилось терпение. Мне обязательно нужно было тебя увидеть. Я просто должен был это сделать.

Жаклин, все еще державшая подбородок высоко задранным, чтобы Херсту было удобнее добраться до узла, не могла скрыть самодовольной улыбки. Ненасытная страсть маркиза, которому всегда было мало, приводила ее в восторг. Она надеялась, что небольшая шалость, которую они позволили себе на приеме у леди Эшфорт, на какое-то время утолит его голод, но этого хватило ненадолго. Брейден Грэнвилл мог бы только позавидовать такому пылу. Вспомнив о женихе, Жаклин помрачнела. В последнее время он вообще стал забывать о ее существовании.

— Дорогая! — обратился к ней маркиз, как только упрямый узел поддался и она наконец-то смогла снять шляпку. — Грэнвилл знает? — Он не смог скрыть тревоги.

Жаклин первым делом повернулась к зеркалу, чтобы как следует рассмотреть свою прическу и оценить урон, нанесенный грубым натиском ненасытного Херста. Затем хорошо отработанным движением она, опустив ресницы, чуть наклонила голову, и пушистая трепетная вуаль надежно скрыла от любовника выражение ее глаз.

Жаклин вовсе не собиралась рассказывать ему обо всем. Да и какой смысл пугать его понапрасну? Когда Грэнвилл ни с того ни с сего вдруг заговорил о своем стряпчем… Впрочем, он признался, что это шутка. А что же еще? Конечно, он пошутил. Как всегда, грубо и неуклюже, но чего же еще ожидать от человека с таким низким происхождением?