Широко улыбаясь, она обводит всех взглядом и останавливает его на мне.

– Ты новенькая, не так ли?

– Да.

– Как зовут?

– Мэдисон. Э-э, то есть Мэдисон Кларк.

Мисс Огастен кивает.

– Ты много рисуешь? Фотографируешь? Работаешь в фотошопе?

– Не очень. Но в старой школе мне это нравилось.

– На мой взгляд, этого достаточно, – веселым тоном говорит учитель. – Добро пожаловать на мой урок, Мэдисон. Итак, ребята, начнем год с несложного задания. Я расставила вазы и чаши с фруктами. Пишите их. Рисуйте их. Акварелью, пастелью, шариковой ручкой – как хотите. Чем и как угодно будет вашему воображению! Но по итогам этого двойного урока мне нужны работы с изображением одной из экспозиций!

На мгновение в классе воцаряется тишина, а затем все начинают переговариваться и с шумом доставать ручки, карандаши и краски.

Я смотрю на столик у мольберта. Палитра красок с примерно дюжиной оттенков, пара черных шариковых ручек, набор мягких и твердо-мягких карандашей для скетчинга, пара кистей и ластик. Протягиваю руку, раздумываю и останавливаю выбор на шариковой ручке.

Но сразу к работе не приступаю; несколько раз прокручиваю в пальцах ручку, затем поворачиваюсь и смотрю на Картера, который выводит пастелью изогнутую зеленую линию.

– Итак, – многозначительно говорю я, – что там насчет Тиффани?

Картер вздыхает. Его рука замирает, но ко мне он не поворачивается.

– Тиффани Бланш, – сообщает он, – навроде королевы школы. Учись она в двенадцатом, это был бы ее неоспоримый титул. Она… – Рот Картера кривится, словно он с трудом подбирает нужные слова. – Она… стерва, но постоянно притворяется хорошей. Например, она улыбается всем в коридоре, однако ты видишь – это неискренне. И самое ужасное, что ты начинаешь стыдиться ненависти к ней. Но в школе у нее своя роль, которой она и предпочитает придерживаться, как и все они. Как и все мы, – поправляется он.

Я понимаю, что он имеет в виду, и киваю. Затем отвечаю:

– Она казалась очень милой, когда я с ней говорила. То есть… когда она говорила со мной.

– Значит, теперь у тебя тоже есть роль, – откликается Картер беззлобно и слегка улыбается, чтобы смягчить впечатление от своих слов. – Если она говорила с тобой, – продолжает он, – тогда тебе лучше со мной не общаться. Один из ее приспешников может увидеть. – Его зловещий тон заставляет меня откинуть голову и захихикать. Но Картер продолжает без тени улыбки сверлить взглядом полотно, на котором медленно появляется яблоко.

– О чем ты? – слегка занервничав, уточняю я.

Картер пожимает плечами.

– Мне принести словарь, чтобы прочесть значение слова «приспешник», или ты сама его знаешь?

– Не надо словаря, – хмурюсь я в замешательстве. – Просто… я не понимаю.

– А что тут понимать? – говорит он. – Как я уже сказал, если ты хочешь дружить с Тиффани, перестань общаться со мной.

– Но почему?

– Думаю, ты и сама знаешь ответ. – Он наконец-то поворачивается ко мне с прежним серьезным выражением лица, но теперь в нем есть и что-то печальное. Почти жалостливое. – Ну ты же умная девочка, Мэдисон.

И тут до меня доходит: Тиффани, судя по всему, самая популярная девушка в школе. А Картер не тянет на одного из тех парней, что вхожи в модную тусовку. И если я хочу попасть в эту тусовку и завести дружбу с Тиффани, тогда мне нельзя иметь ничего общего с Картером.

Но я больше никого не знаю в этом классе, и неизвестно, есть ли здесь кто-нибудь из друзей Тиффани. И вообще, мне вроде как нравится Картер. Он показался мне хорошим парнем, когда мы болтали на вечеринке.

Поэтому я спрашиваю:

– Как именно ты лишился половины брови?

Он посмеивается и качает головой, но во взгляде его все равно остается жалость:

– У моего четырнадцатилетнего кузена была паяльная лампа, и он решил опробовать ее на мне.

– Ой-ой, – отвечаю я и возвращаюсь к работе.

Через пару минут Картер произносит:

– Знаешь, про паяльную лампу я наврал.

Я медленно поворачиваю голову и смотрю на него с легким прищуром.

– Я уже дважды поверила в твои сказки.

На его лице появляется ухмылка, а затем он смеется.

– Знаю. Я спец по сказкам.

– А правду рассказать не хочешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это и вполовину не так круто, как другие версии. Кроме того, чертовски весело, когда кто-то им верит. Как ты.

– Ха-ха.

Но потом я тоже начинаю смеяться, и мы хохочем вместе, пока за спиной не появляется мисс Огастен.

– Некоторые считают смех музыкой души, – обращается она к нам, – но вашей работе он не помогает.

– Простите, – бормочу я, она хмыкает в ответ и идет рассматривать другие работы.

Картер ловит мой взгляд, и я сильно прикусываю губу. Он хихикает, и я сосредотачиваюсь на своем наброске, стараясь не рассмеяться снова. Не хочу неприятностей в первый же день. Хватило уже того, что чуть не разбила нос на ступеньках на виду у Брайса.

На выходе из класса кто-то кричит: «Мэдисон!», – и я поворачиваюсь, чтобы увидеть в дальнем конце коридора Тиффани в компании нескольких других школьников. Она с улыбкой машет мне рукой, и, поколебавшись, я иду к ней.

Сама не знаю, почему так нервничаю; на уроке Тиффани вела себя вполне дружелюбно. Мои ладони вспотели, руки дрожат, но подбородок поднят, и я натягиваю небрежную улыбку, как будто полностью уверена в себе.

– Привет, – обращаюсь в основном к Тиффани, поскольку никого из остальных не знаю. Рядом с ней стоит высокий худой парень с темными торчащими волосами и высокомерным выражением лица. У двух других парней волосы темно-каштановые, один из них обнимает за плечи стройную рыжеволосую девушку.

– Знакомьтесь все, это Мэдисон, – объявляет Тиффани, махнув в мою сторону рукой с французским маникюром. Вид белоснежных кончиков ее ногтей напоминает мне о собственных обкусанных пальцах, и я смущенно поджимаю их в кулаки.

– Мэдисон, это Кайл, Адам, Маркус и Саммер.

Называя имена, она показывает на каждого. Рыжеволосая девушка – это Саммер, а парень, обнимающий ее, – Маркус. Кайл – это тот, с черными волосами и ухмылкой, а третий – Адам. Замечаю на Адаме и Кайле одинаковые спортивные куртки – и понимаю, что они футболисты или игроки еще какой-то школьной команды.

– Привет, – к моему ужасу, говорят все они в унисон.

– Привет, – отвечаю я, закидывая сумку повыше на плечо.

От неловкой паузы меня спасает до боли знакомый голос, который кричит: