— Будь осторожна, там жесткая вода! — запоздало крикнул ангел, но она уже пошла по воде к плоту, всё уменьшаясь в размерах. Идти пришлось долго, шаги становились всё мельче, а волны всё больше, она взбиралась на них, как на дюны, и спускалась по мелким скользким склонам. Перед домиком вода стала мягкой и сырой, застывшее время начало ускоряться. Она быстро добежала до плота, промочив ноги на последних шагах, и запрыгнула на него. Сразу стало ясно, что здесь нет времени, но очень много жизни. В домике были стол с одной и той же едой, кровать, меняющая размер в зависимости от настроения, чистое белье и ни одного зеркала. Она сбросила старые волосы, отрезала себя от прошлого и поселилась на плоту, наблюдая сквозь свою тень, как внизу плавают рыбы. От тумана порой ныли зубы. Когда ей случалось наглотаться сырости и ветра, она ходила по плоту, рыгая холодом. Вместо новостей читала облака, в теплые дни грелась на солнце. Хорошо было с утра до вечера смотреть в озеро, как в книгу. Слишком засмотревшись на рыбу, она начинала понимать водяной мир изнутри.

Плот

У рыбы было восемь глаз и одна мать. Она с удовольствием глотала, но попадалась одна вода. Водой можно было дышать и умываться, в ней можно было быстро спать и медленно думать. Рыба хотела всего сущего и много мокрых насекомых. Рыба была холоднокровна, серебриста, быстра и обладала в воде меньшим весом, чем в воздухе. Рыба нуждалась в поддержке. Она была одинока и хотела выйти из игры. Одинока была и ее стая. Одинока была вся ее порода. Ее ловили альпинисты и намазывали на хлеб, потому что ее кровь полезна и из нее делают гамаки. Ее обижали все, кому не лень, а она этого даже не понимала. В воде всё было сложно, там существовала своя иерархия. Кто кого ел, тот о том и заботился и наоборот. Пищевые цепочки опутывали существ, и они уже не мечтали о свободе.

Ефросинья научилась чувствовать давление и направление мира, пользовалась эхолокацией и кидала в воду слепней и комаров, убитых на себе. Мальки гонялись за подачками, как дети за футбольным мячом. Она потеряла одежду, но не обросла чешуей, хотя на теле уже проросли пятнышки боковой линии.

Она спала на плоту, но снилась себе в воде. Шевелила жабрами и смеялась воздушным пузырем, понимая, что воробьи — это летающие мыши, а вороны — крысы. Кто же тогда голуби? Наверное, городские хомячки.

Рыбы

Предками людей, как известно, были рыбы.

Поэтому человеку очень трудно быть птицей.

Купание

Утро выдал ось теплым. Она заглянула в зеркало озера поправить прическу и вспомнила, что лысая. Из-под отражения смотрели заспанные рыбы. Она решила им не улыбаться, а только поставила палец на стеклянную воду и выпустила несколько кругов. Рыбам было лень прятаться, они поворачивались боками и смотрели на солнце сквозь линзу жидкости. Она, не слишком просыпаясь, соскользнула в воду, вскрикнула от бодрого холода и поплыла в задумчивом стеклянном мире, погрузив в него глаза и уши. Пришлось проснуться, так много яркого ощущало тело в побрякивающем гуле зеленых движений.

Внезапно она услышала человеческий голос и разучилась плавать, растерявшись, будто ее застали за недозволенным. Вода стала бессмысленной и опасной, она забила конечностями по мелководью и начала терять дыхание. Голос звучал всё громче, он звал ее по какому-то незнакомому имени, она враз замерзла и нахлебалась смерти. Когда ее схватили спасающие руки, она уже выбулькнула из себя половину кислорода и наелась водяного супа. Берег оказался совсем близко, а воды по колено.

Она стояла в своей ванне, кашляла лягушками и повторяла свое имя, чтобы не забыть от радости. Имя было «Ефросинья». Пока он отжимал ее, она хватала ртом воздух и не могла ничего рассмотреть. Когда рассмотрела, узнала его и вспомнила всё.

Слуга

Это был Белковый ангел, ее слуга для особых поручений, как он сам утверждал. В профиль он был как конь, а анфас — как человек. Иногда он звал себя Кентавр — человек-скотина, хоть не был ни тем, ни другим, ни третьим. Его история была закончена в самом начале, всё остальное — эпилог (как-нибудь потом).

Стремясь продолжить знакомство, он рассказал ей анекдот про беззубую собаку и открыл секрет, что давно убил свою родословную. Он в детстве старался стать как можно более незаметным, но переборщил и совсем исчез, в таком виде мог разгуливать голым. Был щепетилен в выборе носков, но в остальном оставался полным разгильдяем. Его ступни были быстрыми как время, он мог скакать сам на себе верхом. Он играл со своими ногами и переписывался с левой рукой. У него было три тени, и у каждой свое имя. Имена писались с большой буквы в середине. Он когда-то пытался спрятаться от Бога и не смог. В нем было слишком много крови для ангела. Поняв это, он однажды сделал себе искусственную грудь и пошел во все тяжкие, такие тяжкие, что не мог один их вынести. Тогда он решил искать себе помощницу и нашел ее непосредственно в своем доме. Ее звали Мебель. Это слово было мужского рода.

У ангела было три спины — передняя, задняя и внутренняя. По настроению он носил навыпуск то одну, то другую. Он был жив только при хорошем настроении и умывался строго кругообразно вокруг морды. Для скуки он сделал себе собаку из огня, она бегала за ним и ела поленья. Он ленился ее кормить, поэтому она изредка таскала соседские табуретки, подгрызала старые заборы и не отказывалась от подозрительных подачек прохожих. Порой тайком от хозяина она подбирала всякую гадость — пластмассу, резину, полиэтилен, отчего потом икала, дурно пахла и бывала наказана. Мебель побаивался собаки.

Всё это ангел выболтал ей, пока она обсыхала возле костерка, оказавшегося свернувшейся псиной. Чуть придя в себя, Ефросинья дала ей хрустящих сушеных листьев и деревянных обрезков. Собака зачавкала, затрещала, стала ярче от удовольствия, кошки пришли здороваться и очень удивились. Зачем было вытаскивать ее из ванны — ангел так и не объяснил, зато снова достал свой клетчатый глобус и сделал ход конем. Ефросинья пошла маленькой пешкой в виде девочки. Ничего не изменилось, она отрастила себе небольшие волосы, сходила в ларек за едой для кошек и прополола огород. С нарастающим беспокойством она смотрела на свои руки и чувствовала, как чего-то не хватает.

Нерезкий дом

Она вытерла ладони об себя и стала смотреть на лестницу своего дома.

Кирпичные ступеньки были чуть нерезкими, потом немного раздвинулись вширь и стали мраморными. Она не моргала и смотрела дальше. Мрамор потупился, потускнел и выщербился, покрылся красной ковровой дорожкой с синей полоской. Дорожка протерлась и исчезла.

На ее месте появились крашеные деревянные ступеньки, обрамленные перилами с пузатенькими столбиками. Перила расшатались, некоторые столбики заменились на простые деревяшки, доски рассохлись и поломались.