- Врет он, - ставлю перед Борей чашку с чаем. – Не любовники мы.

- Пока не любовники, - поправляет наглец. – Но очень скоро ими станем.

И глядит так уверенно, и нагло, что так и тянет опустить ему на голову сковородку, как в «Деревне дураков».

- Так вы не того-самого? – Боречка трагично понижает голос, не в силах произнести слова «спали», «занимались сексом» и «трахались».

- Нет, - хмуро говорю я, в душе испытывая сожаление, что мы с Иваном не «того-самого». – И если ты скажешь хоть слово моей маме, Борис, поверь – я тебе устрою сладкую жизнь!

Боречка бросает на меня обиженный взгляд, и отодвигает от себя чашку с оскорбленным видом. Отодвигает так, что кипяток выплескивается на стол.

- Аппетит пропал, я в душ, - заявляет моя надежда и опора, и удаляется – медленно и печально.

- Ну вот кто тебя за язык тянул? – вздыхаю я, убирая Боречкино лежбище. – От тебя одни проблемы, Иван! Что ты за человек такой?

- Просто ты привыкла к недомужикам, - хмыкает Иван, наслаждаясь горячим чаем. – Отвыкай!

Как же он меня достал! Вообще не люблю людей, которые на меня похожи. А на Ивана смотрю, как на более резкое и четкое свое отражение – наглый, самоуверенный и самовлюбленный! В себе я эти качества принимаю, и нежно лелею, а в других я то же самое не переношу.

- Больше никаких подкатов, никаких намеков на близость, понял? – выхожу я из себя. – Клянусь, если услышу еще раз о твоих грандиозных планах на наши с тобой совместные постельные мероприятия – плюну на свой долг, и продавай его коллекторам! Никаких уроков не будет! Так-то!

Теперь это дело принципа: сдамся – слабачкой буду, а то возомнил о себе, Аполлоша несчастный! А секс найти – не проблема. Главное, выбирать нормальных кандидатов, а не Викторов Сергеевичей. И не упиваться до зеленых чертей, конечно.

- Ты и правда жуткая женщина, Василиса, - поджимает губы мой «любовник». – Мужа своего запугала, меня вот тоже шантажируешь. Коммандос прям, солдат Джейн! Женщина мягкой должна быть, податливой и ласковой. А ты только гадости говоришь, угрожаешь, пьешь, как дембель, да еще и дерешься!

- А ты паясничаешь, как вредный подросток, - парирую я. – И так же от ответа уходишь, как мальчишка домашку не сделавший. Еще раз спрашиваю: договорились? Прекратишь свой дешевый пикап, или нет?

Ваня тяжело вздыхает, и кивает, словно жестокой судьбой поверженный.

Ему бы в актеришки, или в стендап-комики идти, а не в эскорт. Такой талант!

- Твоя взяла, Василисушка. Не будет больше дешевого пикапа, слово даю!

Облегченно опускаю плечи – может, и правда, перестанет Ваня сбивать меня с пути истинного? А то ведь все сложнее становится с этого пути не сбиться.

- Ладно. Тебе, наверное, пора? Мне через двадцать минут нужно выходить – уроки, - поясняю я, и иду в освободившуюся ванную.

Пусть Боречка выставляет Ивана сам. Хотя кого я обманываю? Ваня уйдет только тогда, когда сам захочет, а Борис даже залетевшую в нашу квартиру летучую мышь прогнать не смог, и на полном серьезе предлагал мне переехать из «проклятого места».

Выхожу из душа, пренебрегши мытьем головы, равно как и макияжем: детишкам моим плевать на мой внешний вид, а вот директрисе опоздания очень не нравятся. Так не нравятся, что она орет на нас благим матом даже за минутную задержку – не ценит то, что мы итак трудимся за три копейки, и уверяет, что за порогом «сотни желающих занять ваши места, нерадивые идиоты».

- Я тебя провожу, заодно погоняешь меня по каким-нибудь умным вопросам, - Иван ждет в коридоре, не соизволив убраться.

Решаю не спорить, и быстро переодеваюсь: юбка-карандаш, кремовая блузка, и удобные кеды. Беру свои деловые туфли – подделку на Лабутены, и покидаю негостеприимное жилище. А все Борис: сидит за кухонным столом с таким кислым лицом, и трагично поедает курабье – он все умеет делать трагично.

Тоже талант.

- Квадратный корень из ста?

- Десять, - не очень уверенно отвечает Иван. – Правильно?

- Правильно, - улыбаюсь я, радуясь правильному ответу – привыкла я слышать разные глупости от учеников. – А двенадцать, помноженное на двенадцать?

- Сто сорок четыре, - моментально дает ответ мой великовозрастной ученик.

- А это значит…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Что квадратный корень из ста сорока четырех – двенадцать, - договаривает Ваня. – Логика ясна.

Молодец, схватывает быстро. Считает тоже! А я ведь специально затеяла урок математики на ходу, чтобы позлить Ивана – мало кто способен на такое.

- Так, перейдем к степеням. Сейчас объясню, что это… ой, подожди секундочку, прости, - достаю телефон из сумочки, который вибрирует зловеще, и ахаю: - Ой, мамочки!

- Где?

- Вот где, - поворачиваю дисплей к Ване. – Мама звонит, а она по утрам меня не трогает обычно. А это значит, что Борис успел нажаловаться ей!

Раздумываю секунду, а затем блокирую телефон. Может, больше не будет звонить?

- Трусиха, - слышу смешок Ивана.

- Да что б ты понимал!

Маменька моя, если разобраться, настоящее чудовище. Нет, я бесконечно люблю ее… или же у меня стокгольмский синдром? Психолог бы разобрался, а я ни разу не психолог, хотя в педагогическом нас и обучали основам детской психологии.

Начать с того, что родила меня Варвара Петровна так поздно, что сие можно считать медицинским чудом – все думали, что «горшочек давно не варит». Уж не знаю, зачем ей понадобилась еще одна дочь, но бабушка говорила, что родилась я с одной и единственной целью – одного ребенка иметь было неприлично. Либо совсем не рожай, либо хоть двоих.

А когда мне исполнилось двенадцать лет, и я уже была наслышана про климакс, маменька решила ввергнуть в шок славную общественность нашего городишки еще раз, произведя на свет мою младшую сестру.

- Роды, Василиса, омолаживают организм, - с умным видом заметила тогда мама на мой вопрос: зачем ей понадобился противный, пищащий младенец. – Дитя, конечно, и поглощает немало, но при должном питании и физической выносливости такой выброс гормонов, как при беременности и родах сбрасывает десяток лет!