Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне самому хочется знать, куда девался Мастер. И откуда он знал, что именно сегодня?.. – начал Стриж. И вдруг обнаружил, что хочет рассказать все брату. Все, начиная с ядовитого зелья, влитого в него Мастером, и заканчивая охотой на него придворного мага и бегством от колдуньи. Слова лились сами собой, а вместе с ними вытекала боль, словно из расколотого кувшина. – …Я оставил ошейник и пошел к Мастеру. Он ждал, точно ждал. Может, почувствовал, может, просто проверял, но назвал меня по имени. А потом дал это.
Вынув из-за пазухи серебряный круг на шнурке, Стриж снял его с шеи и протянул брату. Тот задумчиво повертел знак Райны в руках, принюхался, чуть не попробовал на зуб, и заключил:
– Только северяне рисуют руну «бельг» похожей на оленьи рога. Баронства или северный Ольбер.
– Наверное. – Повесив круг обратно на шею, Стриж снова глянул на парк: там, за деревьями, светилась синим башня Заката, подмигивала окнами. – Вряд ли я успею узнать это точно.
– Так какого шиса ты до сих пор здесь, вот я чего не понимаю, – пробормотал Орис и встряхнул кувшин. На дне булькнуло. – Дразнишь ее?
– Толку. Ей все равно. – Стриж выхватил у брата кувшин и влил в себя остатки вина. – Думаешь, если бы я был ей нужен, отпустила бы? Она наигралась. Проклятье.
Пустой кувшин полетел вниз и зазвенел черепками по булыжнику.
– Ненавижу эти игры! Какого ширхаба…
– Ты не рассказал, что было с Мастером, – прервал его Орис.
– Что… он попросил показать, что такое Воплощенный. Я показал. И убил – пережал яремную вену. Оставил его сидеть в кресле, сам ушел. Как раз выходил, часы пробили четыре.
– А душу? Ты отдал его душу Хиссу?
– Не думаю, что нужно было отдавать. – Стриж неожиданно для себя засмеялся. – Мы все давно его. Забавно, да? Душа принадлежит Темному, тело – колдунье, а я еще бегаю…
– Ты не бегаешь, а торчишь у нее на виду, как шисов дысс, – снова оборвал его брат.
– И ты торчишь рядом, – посерьезнел Стриж. – Тебе надо уехать, мастер Шорох, и увезти маму. Вряд ли Шуалейда или Бастерхази будут вас преследовать, но если попадетесь по дороге, не уцелеете. Рука Бога против темного мага – котенок против волкодава. Увези маму, пожалуйста. Пусть срывают досаду на Седом и Махшуре.
– Поехали вместе. Сейчас. – Орис вскочил и протянул руку Стрижу. – Давай, вставай!
– Я не… – Стриж кинул последний взгляд на дворцовые огни и поднялся. – Да, я тоже уеду. Но один. Один! – Он оттолкнул руку брата. – Пусть погоняется за мной, а вы успеете добраться до… нет, не вздумай говорить, куда вы отправляетесь. И сожги все мои вещи, которые остались дома. На всякий случай.
Орис покачал головой, хотел возразить – на его месте Стриж тоже не бросил бы брата одного, но, шис подери, он не понимает, с кем собирается связаться.
– Светлых дней, брат, – произнес он, расправляя призрачные крылья, и прыгнул с крыши.
В этот раз Хиссовы крылья не подвели. Пролетев несколько кварталов, он мягко спланировал на свой балкон. Не вылезая из шкуры Воплощенного, заглянул в комнату сквозь стекла в частом переплете – в комнате слабо пахло Седым, но никого не было. Стриж обернулся, осмотрел площадь Единорога и сделал неприличный жест в сторону нового Мастера Ткача, слившегося с тенями под ближним деревом.
– Ну, покарауль еще, – ухмыльнулся Стриж, шагая прямо через закрытое окно: оно пропустило Воплощенного и сомкнулось за его спиной, как поверхность озера.
На то, чтобы собрать запасную одежду, оружие и кошель в дорожную сумку, ушло не больше трех минут. Оставшиеся в комоде рубахи и прочую мелочь Стриж выгреб в камин, туда же полетели простыни и одеяла, табуретка, светильник, занавески, отломанные дверные ручки…
Когда все, чего он касался, оказалось в камине – а когда-то он считал большие камины ненужной роскошью! – Стриж облил кучу хлама гномьей можжевеловкой и поджег. Кувшин из-под самогона он на всякий случай бросил туда же.
Не прошло и мгновенья, как на балконе возник Седой, с разбегу высадил окно… И оказался в совершенно пустой комнате, наедине с весело полыхающим в камине голубым дымным пламенем. Воплощенного, выскользнувшего сквозь дверь внутрь дома, убийца не почуял.
Зато грохот и звон стекла услышал Клайво. Влетевший в его комнату Стриж застал учителя у самой двери, в ночной рубахе и со шпагой наголо. Даже спросонья маэстро выглядел опасным – для обыкновенных хулиганов.
– Тихо, спи, – шепнул Стриж и легко коснулся его шеи.
Клайво вздрогнул, начал оборачиваться – и обмяк.
– Утром бери Сатифу и поезжай на север, – велел спящему маэстро Стриж: он отчего-то был уверен, что тот послушается. – Сразу после завтрака. Оставайтесь там месяц. Об ученике забудь, он уехал в Метрополию вчера утром. Ты понял?
– Да, – не просыпаясь, ответил Клайво.
Уложив маэстро на кровать, Стриж покинул дом и, не оборачиваясь, зашагал по улице Трубадуров к королевскому парку. Там, в дупле дерева Баньши, можно спокойно переночевать – в Фельта Сейе его не найдет ни один темный. А с рассветом пора будет покинуть этот город. Навсегда.
Умертвия, в отличие от упырей, зомби и прочей низшей нежити, целиком и полностью сохраняют самосознание, память и разум. Исходя из этого, логично было бы отнести умертвия к высшей нежити, вроде личей. Однако умертвия, в отличие от тех же личей, не имеют свободной воли, полностью и безусловно подчиняясь своему создателю.
Также важное отличие умертвий от личей – способ их создания. В обоих случаях исходным материалом служат живые люди. Однако если личем способен стать лишь темный шер категории не ниже терц максимум и лишь воплотив в реальность собственное волевое решение, то умертвие делается из любого человека, вне зависимости от степени одаренности. И, что самое важное, все необходимые для этого ритуалы проводятся не самим будущим умертвием, а сторонним шером. Создателем, а впоследствии хозяином умертвия. Согласие реципиента не является необходимым условием.
И самое важное отличие умертвия от высшей нежити в том, что пребывание в состоянии междужизни вполне способно благотворно сказаться на дальнейшем развитии личности, что совершенно невозможно при бытии личем и т. п.
Не имея никаких телесных потребностей, порождающих низменные страсти и не менее низменные страхи, умертвие лишается и большинства поводов для самооправдания. Будучи практически чистым разумом, вынужденным некоторое время подчиняться шеру-создателю, реципиент имеет уникальную возможность для наблюдения, анализа и переосмысления собственных поступков и их мотивов. Также процессу духовного саморазвития способствует понимание того факта, что длительность бытия умертвием напрямую зависит от скорости развития личности и способности данной личности осознать свою независимость как от низменных страстей, так и от материальной оболочки.