на самом деле висеть предстояло в лестничном проёме, втемяшить ему кое-что в голову, после чего дать ему упасть. Братья обвязали его вокруг пояса верёвкой, а я открыл окно. Парень запаниковал, когда услышал звуки с улицы, и ему завязали руки за спиной. Убедившись, что он уже достаточно запуган, мы подняли его на ноги. Он был тяжелее каждого из нас, но мы его развернули и довели до лестничного проёма. В тот вечер двумя этажами ниже у родителей были гости, которые шумели гораздо громче, чем мы. Они могли часами сидеть на полу кружком, играя в кости на деньги. Как только мы столкнули его с края, верёвка стала стремительно вырываться в наших сжатых кулаках и стала настолько горячей, что нам пришлось её отпустить. На протяжении секунды стояла тишина, а потом он поднял такой крик и вой, что прибежали родители. Они осмотрели парня и убедились, что никаких серьёзных повреждений, кроме ссадин и синяков, на его теле не было. Несмотря на это, парень продолжал орать благим матом.

«Просто шок, ничего страшного», — заявил папа и отвёл мальчика домой к его польской домработнице. Всем остальным поедающим мороженое детям сделали короткий выговор и по указанию доктора Боулза объявили о закрытии нашего клуба, чем все мы были крайне недовольны. Вскоре после этого отпрыск Линвилля пошёл в школу.

Целый год на углу соседней улицы строили вычурный и богатый дом для семьи Киршбаум. Все знали, что глава их семейства умел «выйти в кэш», и одна из его дочерей, учившаяся в моём классе, часто хвастала, как много зарабатывает отец. Её брату Бадди нравилось разглагольствовать, сколько машин у его отца, и как хорошо он на них поездит, правда, мы ни разу не видели его за рулём. Бадди был просто гнусью, он не нравился никому. Однажды, когда шёл снег, а я очищал тротуар, Бадди подошёл ко мне и стал перечислять гадости, которые мог бы мне сделать, если захочет. Я закончил очищать тротуар, вернулся в дом и сказал бабушке, что думаю о Бадди.

«Я дам тебе доллар, если ты его побьёшь», — предложила она.

«Не получится. Он больше меня. И я не умею драться».

«И он тоже не умеет, — заметила бабушка. — Вперёд. Я хочу посмотреть из окна, как ты это сделаешь. И я дам тебе доллар».

Мой опыт рукопашной ограничивался исключительно оборонительными приёмами. Я никогда не начинал драку по собственной инициативе, и тем более не стремился победить. В драке самым важным для меня было сделать так, чтобы получить минимум тумаков. Бабушка хотела, чтобы я изменил свою тактику, но я не очень понимал, как именно. Тем не менее перспектива получить доллар была очень заманчивой. Я вышел на улицу и двинулся в сторону Бадди. Когда я подошёл к нему на расстояние приблизительно полутора метров, то бросился и сбил его с ног. Потом мы некоторое время перекатывались в снегу. Неожиданно мне удалось обеими руками схватить его за горло. Я душил его, перевернул и сел на него верхом. Я продолжал его изо всех сил душить, потому что мне казалось, что если перестану, то он меня сбросит. Потом я ударил его головой о землю и отпустил. Бадди не шевелился. Я встал и вернулся в дом, чувствуя сожаление и стыд. Не глядя на бабушку, произнёс: «Мне кажется, что ему плохо».

«Не глупи. Он в порядке», — она отодвинула занавеску, и я увидел, что Бадди бредёт по снегу. С тех пор мы друг друга больше никогда не замечали.

Приблизительно тогда же я снова стал брать уроки музыки. После долгой и тяжёлой борьбы с папой мать сдалась, и папина-мама прислала нам из Эльмиры старое пианино компании Chickering & Sons. «От одного вида пианино мне становится тошно», — призналась мать. Папа говорил, что взнос в клуб Coldstream Country, в который он недавно вступил, «съел» деньги, на которые можно было бы купить новое пианино, но на самом деле всё правильно, потому что я могу репетировать на старом пианино, а ему членство в клубе необходимо, чтобы поправить здоровье. И действительно, папа был прав: пианино звучало отлично, а членство в клубе помогало ему избежать второго нервного срыва. Он и правда, находился в сложной ситуации: ему надо было продолжать работать зубным врачом в то время, когда он видел только одним глазом. И это не всё: он должен был делать вид, что у него со зрением всё в порядке, потому что, если кто-то заподозрит, что это не так, он мог бы потерять лицензию и клиентов. Папа ужасно боялся того, что ослепнет и на здоровый глаз. Он волновался и по поводу того, что у него могут отнять водительские права. «Я даже боюсь думать, что станется, если твой отец совсем ослепнет, — говорила мать. — Поэтому мы должны с пониманием относиться к переменам его настроения. Он находится в стрессовой ситуации».

Лучшим другом отца был Вальтер Бенджамин, с которым он в детстве познакомился в Эльмире. Бен расстался с женой и жил с очень миловидной женщиной по имени Молли, муж которой не давал ей развода, но был готов платить за её квартиру и хорошо одевать только за то, что она будет с ним раз в месяц ужинать. Такая ситуация показалась мне крайне занятной, в особенности тот факт, что мать оправдывала поведение Молли, обсуждая её со своими подругами и даже бабушкой. Бабушка никак не понимала, почему отец пару раз в неделю заезжал к «этой женщине» и звонил, извещая, что опоздает к ужину. «Я бы такого и дня не вытерпела», — говорила бабушка матери, пока мы сидели и ждали прихода отца, чтобы начать ужинать. «Всё совсем не так, как ты думаешь! — возражала мать, — Я совсем не против. Ему же надо как-то расслабляться». Бабушка только фыркала. Потом она говорила: «Ты почувствовала, как от него разит? Просто несёт от него её духами!» Молли страстно нравился запах амбры, и она обрызгивала мебель и даже гостей духами Ambre Antique, поэтому побывать в её квартире и не пропахнуть духами было просто нереально.

У Бена был дом на берегу в местечке Напакью. Ближайшее жильё находилось в нескольких километрах. Иногда мы неделю проводили в его доме, брали его лодку и ловили крабов вокруг Блок-Айленда. Иногда взрослые вытаскивали ящик шампанского или виски, привязанные к буйкам, отмечавшим места с ловушками для крабов. Спиртное оставляли друзья, владевшие более крупными лодками. Для взрослых было много взрослого веселья, а мне же оставались прогулки по