Один мой знакомый журналист утверждает, что когда дневники Маргарет были найдены, то самым первым, что там было написано, была благодарность ее дедушке за «желание начать писать собственную жизнь», мол, это он вдохновил ее описывать все, что произошло далее. Но дневники Маргарет запретили к публикации после семи скандальных статей, закрепивших уверенность в жителях города о сумасшествии женщины. Дневники были изъяты из рук журналистов федеральными властями и, по утверждению одних, были помещены в особый секретный архив; другие же заявляют, что письмена были уничтожены, сожжены. До сих пор нет достоверных фактов, подтверждающих хоть одну из версий, но легенда эта до сих пор порхает в воздухе над нашим не успокаивающимся городом; самый лакомый кусок для любого из журналистов — это обнаружить дневники погибшей Маргарет.

Не нашли также и дневников Лукаса Агостини. Все, что я описал, было со слов его внучки в тех провокационных статьях, что вездесущие журналисты таки успели опубликовать. Поговаривают, что Сицилийка, как ее негласно стали называть уже после смерти, боясь вслух произносить ее имя, запрятала куда-то эти дневники и нарочно не упомянула об этом на страницах своих записей, оставив на закуску народу еще одну покрытую мраком загадку.

Итак, Маргарет, проснувшись на следующее утро и обнаружив себя в темном холодном помещении, поднялась наверх, и как вы думаете что, месье Шварц? Нет, она не пошла обратно в дом, не кинулась бежать прочь, она плотно закрыла дверь сарая, затем закрыла дверцу погреба изнутри, а потом опустилась вниз и, по разным источникам, провела там около недели, зачитываясь безумными откровениями своего спятившего дедушки.

Выйдя на свет энное количество дней спустя, ослепленная и преображенная мрачной серьезностью, Маргарет лишь слегка прикрыла рукой глаза от яркого солнца и, пошатнувшись от глотков опьяняющего свежего воздуха, поплелась к зданию вокзала. В голове у нее роилось безумное количество самых изощренных мыслей, сводивших ее больное воображение с ума. Вернувшись домой, в свою съемную квартирку, она обнаружила письма от ее взволнованных коллег, подсунутые под дверь. В тот день Маргарет, появившуюся на работе как ни в чем не бывало, уволили, а ее столик отдали какому-то ехидно улыбающемуся клерку. Развернувшись на высоких каблуках, ни капли не расстроенная, она вышла из офиса и уверенной походкой прямиком зашагала к общежитию, где жил ее бывший возлюбленный.

Подкараулив его, она увидела весело шагающего и, к огорчению женщины, не убитого горем потери Мартина Криси, с самодовольной улыбкой на лице и без капли сожаления.

Одна женщина внутри Маргарет расстроилась, снова чувствуя дикую боль, царапающую ее вздымавшуюся от частого дыхания грудь. Напуская на свои медового цвета глаза полупрозрачную пелену слез, другая Маргарет, закрыв веки девушки, открыла их полностью почерневшими и лихо мерцающими дьявольскими огоньками.

Решение было принято. Окончательно и бесповоротно.

Девять лет спустя после того как Маргарет впервые открыла тайный бункер Лукаса Агостини, в последние жаркие дни лета в Лондоне приземлился небольшой чартерный самолет, прилетевший из Лусаки, столицы Замбии. Из него вышла женщина, лет пятидесяти пяти, темнокожая, в розовом брючном костюме и с не соответствующей деловому стилю, слегка аляповатой прической. В руках она несла кожаный кейс и, успешно пройдя таможню, села в ожидавший ее черный лимузин у дверей аэропорта.

Женщина устало откинулась на спинку сиденья и тяжело вздохнула. Казалось, ей было необъяснимо неприятно находиться сейчас здесь. Машина подъехала к посольству Замбии в Лондоне, и принявшаяся уже было выходить женщина на секунду остановила блуждающий взгляд, устремленный из-под черных ресниц, обрамлявших ее маленькие, близко посаженные глаза, на вдвое свернутом свежем выпуске лондонской прессы. В газетном объявлении, сверкавшем на первой полосе кричащими заглавными буквами, было написано: «Миллионерша убила своего мужа! Близится седьмое заседание по делу!». Под надписью была фотография женщины, лет тридцати, руки которой, одетые в наручники, держали решетки в камере зала суда. Несмотря на свой угрюмый и усталый вид, трудно было не заметить отличавшуюся какой-то особенностью красоту подсудимой. Заинтересованная женщина в лимузине взяла с собой газету и вышла из машины. Девять лет назад здесь, в холодной Англии, пропал без вести ее пасынок. Каждый день женщина корила себя за то, что отправила его учиться так далеко от дома. Звали ее Роуз Криси. И она вот уже несколько лет была вторым послом Замбии в Англии.

Посетив несколько деловых встреч, договорившись о еще нескольких, женщина наконец зашла в свой роскошный номер люкс в пятизвездочном отеле, оплачиваемый бюджетом страны. Заказав крепкий кофе, который она обычно выпивала перед сном, женщина надела очки для чтения и развернула газету, весь день манящую ее себя приоткрыть. Попивая вкусный английский кофе и держа газету другой рукой она скользила глазами по нашумевшим строчкам, вызвавшим общественный резонанс.

В газете статья о Маргарет Страйсберг занимала три страницы и была приправлена фотографиями. Вот фотография Маргарет за решеткой. Вот улыбающееся доброе лицо ее убитого мужа. Вот они вместе, обнимают друг друга и неподдельно смеются на фоне дождя, застигшего влюбленных врасплох. На третьей и последней странице была фотография маленькой девочки, лет семи-восьми, открыто улыбающейся объективу двумя огромными черными искрящимися глазами. Девочка, несмотря на светлый, слегка смуглый цвет кожи, обладала не совсем европейскими чертами лица, а более… африканскими. Под фотографией очаровательной малышки следовала еще одна кричащая надпись: «С кем останется ребенок миллионерши в случае признания ее вины?» — и далее небольшая заметка о том, что мать подсудимой уже забрала к себе девочку на неопределенное время.

Роуз Криси слегка удивилась подобному сочетанию черт в лице девочки, ведь Джон Айвери походил на типичного американца, а Маргарет Страйсберг была вылитой итальянкой. Сама того не осознавая, она начала пристально всматриваться в лицо загорелой малышки, притянув провокационную газету почти к самому носу. Внезапно руки ее затряслись, зрачки резко увеличились, округлив маленькие, близко посаженные глаза. Роуз начала нервно полушепотом повторять тихое «нет, нет, нет», и только пролившийся кофе, обжегший ей ноги, прервал ее бормотание и привел в себя. Всмотревшись в фотографию ребенка получше, сдвигая свою память с мертвой точки, вспоминая точное название города, в котором учился ее пропавший пасынок, она неожиданно осознала, что со страниц газеты на нее смотрит как две капли воды вылитая копия Мартина, только уменьшенная и светлокожая. Подсчитав в уме, сколько могло быть лет девочке, и прикинув, когда пропал Мартин Криси, она подскочила со стула и как ужаленная выбежала из своего номера, перед выходом лишь успев нажать кнопку вызова портье, бросив ему взволнованным, срывающимся голосом всего одно слово: «Машину!»

— Подождите, Пьеггр, я не совсем понимаю, у Маргарет что, был ребенок?

— Отличная догадка, месье Шварц! — сострил водитель, потягивая уже третью пинту эля. — Эль просто отменный, — облизав языком губы, сказал он.