как он любит? Ему почудилось, что он слышит аппетитное бульканье соуса, томящегося в кастрюльке на медленном огне. Начиная с восьми часов вечера его мучил голод.

На городской колокольне пробило одиннадцать, когда он счел, что можно выходить. Взял портфель и крадучись спустился по лестнице. Трусы на нем уже совсем высохли. На первом этаже он свернул за угол, в коридор администрации. Миновал учительскую, медпункт, кабинет директрисы и через маленькую прихожую прошел к служебному входу. Как и следовало ожидать, дверь была заперта. Он повернул обратно и направился к противоположной двери, ведущей на школьный двор. Оттуда можно было перелезть через ворота, обойти здание и добраться до старой доброй желтой малолитражки. Эта дверь тоже была заперта… И больше ни одной двери, кроме этих двух. О нет… о нет… Оставалось одно: проникнуть в какое-нибудь помещение на первом этаже и вылезти в окно. Он сунулся в кабинет директрисы: заперто. Сунулся в медпункт: заперто. Сунулся в учительскую: заперто. Он проверил все помещения первого этажа, одно за другим: все двери были заперты на ключ.

8. Кошмарное утро

Он медленно поднялся обратно на третий этаж, безмолвный и задумчивый, как тучное усталое привидение, потерявшее свой саван. Вернувшись в класс, сел за стол и долго сидел, уставясь в темноту.

1. Могу ли я выйти из школы иначе, чем выбросившись с третьего этажа? Нет.

2. Может ли мне кто-нибудь помочь? Нет.

3. Что я могу сделать? Ничего.

4. Что будет завтра утром? Катастрофа…

Он ухитрился немного поспать, свернувшись калачиком под столом и подложив под голову портфель вместо подушки. Но с трех часов утра уже не смыкал глаз. Его терзал голод. Сейчас бы кофе с молоком — кружки четыре, и десяток круассанов! Когда начало светать, он заставил себя выждать еще два часа, потом встал и, пошатываясь от усталости, взял портфель и спустился на первый этаж. Было 7.35. Он продвигался с оглядкой: теперь уже кто угодно мог появиться и застать его тут. Перед самым поворотом в коридор администрации он затаился за выступом стены и перевел дух. «Значит так: если не случится ничего непредвиденного, через десять минут придет Николь, уборщица-мартиниканка. Она войдет через служебный вход. Я стою здесь не шевелясь и, как только она пройдет мимо, удираю!»

Медленно, очень медленно отмеривалась минута за минутой. Наконец ровно в 7.45 Путифар услышал, как поворачивается ключ в замке. Он отступил на шаг и затаил дыхание: теперь — пан или пропал! Слышно было, как уборщица ходит туда-сюда, включает воду, открывает двери, шарит в чулане. Потом — долгая пауза, и вот она появилась из-за угла всего в полуметре от него! Он распластался по стене. «Если она меня увидит — крику будет…» Каким-то чудом уборщица его не заметила, не спеша двинулась вверх по лестнице, ведя тряпкой по перилам, и наконец скрылась из виду.

Путифар вздохнул с облегчением: страха он натерпелся — врагу не пожелаешь, но теперь, по крайней мере, путь свободен. Он было устремился к выходу, как вдруг — о, ужас! — дверь опять отворилась! Единственным доступным убежищем оказался незапертый чулан. Он юркнул туда и захлопнул за собой дверь.

Место это представляло собой каморку от силы в два квадратных метра. Ни окна, ни даже форточки. «Ловушка, — подумал Путифар, — я сам себя загнал в ловушку…» В его дошедшем до точки кипения мозгу мысли метались, как звери, застигнутые пожаром: сейчас его тут обнаружат — в одних трусах! Его арестуют! Наверняка посадят в тюрьму! Он напряженно прислушивался: по коридору уже ходят! Еще несколько минут — и школа будет полна народу: ловушка и впрямь захлопнулась! Он чувствовал, как по спине стекает холодный пот.

В 8.00 учительская за стеной ожила. До него доносились веселые приветствия, шутки, знакомый шум кофеварки. В 8.20 учитель параллельного третьего класса Мартинет — Путифар узнал его по голосу — спросил:

— А Робера еще нет?

— Есть! Я здесь, — возразил он сквозь зубы, — но как же я хотел бы, чтобы меня здесь не было!

В 8.22 заскрипели ворота школьного двора, и начали заходить дети. Коллеги Путифара вышли из учительской. Подпирая дверь, он слышал, как они проходят всего в нескольких сантиметрах от него.

— Кто-нибудь видел Робера? — спросила одна из учительниц.

— Нет, — отвечали ей.

— Хотя, казалось бы, такую громадину не проглядишь! — сострил кто-то.

Смешки удалялись и скоро стихли. Потом зашумело, затопотало вверх по лестнице. С привычным гомоном проходил класс за классом. Скоро во дворе остался только класс Робера Путифара. В 8.40 вышла директриса и объявила двадцати пяти ученикам:

— Месье Путифара сегодня нет. Вас распределят по другим классам.

— Ура-а-а-а! — торжествующе вырвалось человек у десяти.

— Я бы вас попросила! — сухо одернула директриса.

Робер в своем чулане уткнулся лбом в дощатую дверь. «До чего же, значит, они меня ненавидят…» В 8.42 на школу снизошла тишина. И что теперь делать?

С четверть часа он предавался отчаянию. Потом пробился росток свежей мысли — видимо, подействовало орошение слезами. Раз уж все равно пропадать, так хоть пропадать не как загнанный кролик в норе. Кто не рискует, тот не выигрывает! Итак, что мы имеем? Кабинет директрисы выходит окнами на служебную парковку. Если бы удалось в него проникнуть и вылезти в окно, можно прокрасться вдоль забора, а в открытую придется преодолеть всего несколько метров лужайки.