Семен же прошарился где-то почти полчаса. Это не то чтобы насторожило Веретенникова, но на заметку этот факт он взял. И то, что Семен ходил, как лунатик, с полузакрытыми глазами, Сталин тоже зафиксировал. Может, конечно, он так жмурился от сытости, но выглядело всё равно странно.

Когда Сёма поднялся во второй раз, теперь уж точно проснувшись, Сталин перешел к завершающей фазе операции. Он поменялся куртками и местами с подкупленным соседом Пасюка и приготовился к содержательному разговору с Семеном. Будь объект хоть немного посложнее, Веретенников обязательно провернул бы операцию по внедрению – в облегченном варианте, но всё-таки. Втёрся бы в доверие, угостил выпивкой и так далее, а после выведал бы все тайны. Но корешиться с Пасюком Сталин не имел ни времени, ни желания. Да и неэффективны такие методы при общении с мелкой криминальной шелупонью. Семена следовало брать на испуг и раскалывать, пока он в шоке.

К тому же, Пасюк знал Сталина в лицо. Какое уж тут доверие? Нет, здесь годилась только схема под условным названием «вежливый убийца». Её Веретенников и применил, когда Сёма вернулся и втиснул задницу в кресло.

– Телефон, – негромко сказал Веретенников, приставив нож к Сёминому боку. – С кодом доступа к твоему тайнику. Ты ведь не врал?

– Сталин?! – Пасюк обмер. – Я всё объясню!

– Наврал, что ли? – Киллер укоризненно качнул головой. – Ты понимаешь, что каждой такой выходкой удваиваешь счёт? Теперь ты должен Барону ещё и за мои услуги. А они очень недешевы, Сёма. Ты представить себе не можешь, насколько они недешевы.

– Сталин! У меня план! Реально! Я поделюсь! Я там… только освоюсь, подниму бабла и сразу всё тебе… ну, две трети… половину! Сам понимаешь, в обороте надо тоже оставить. Я клянусь!

– Хватит нести всякий бред, – Веретенников поморщился. – Код существует или нет?

– Да какой код?! Наврал я! Наврал! Ну ты что, поверил, да? Нет, ты ведь не Барон, ты должен понимать!

– Ты сейчас успокоишься, – сказал Веретенников, опуская нож, – и я спрошу ещё раз. Если поверю, что ответ честный, пересяду и мы больше не увидимся. Если нет, воткну нож тебе в пах и перережу одну хитрую вену. Она спрячется в твоём безразмерном пузе и будет медленно сливать дурную кровь в брюшную полость. К моменту, когда мы приземлимся, ты зажмуришься от кровопотери, но без особых видимых повреждений. Успокоился?

– От такой перспективы? – Сёма нервно передернул плечами. – Нет! Но я готов ответить за базар. Спрашивай!

Веретенников вроде бы повторил вопрос, но Пасюк вряд ли его услышал. Сталин и сам плохо себя расслышал, такой вдруг раздался грохот. А в следующий миг самолет затрясло, как в лихорадке, и он резко «просел». От перепада давления заложило уши, а от сильнейшей тряски пассажиры начали сидя подпрыгивать. Списать это дело на турбулентность лично Веретенникову даже не пришло в голову. Не бывает таких турбулентностей. Или бывают, но о них ничего не известно, потому что не выжил ни один очевидец.

К грохоту присоединился скрежет и треск. Казалось, самолет разваливается в воздухе. Правда, разгерметизации пока не произошло. Иначе из потолка выпали бы кислородные маски.

Трясучка вдруг резко прекратилась, и Сталин убрал нож. Он предчувствовал, что настоящие проблемы впереди, поэтому Пасюк временно стал Веретенникову неинтересен.

Предчувствия не обманули. Секунд тридцать всё шло нормально, самолет снижался равномерно, а затем его опять затрясло так, что пооткрывались все багажные полки и на головы пассажирам посыпались вещи.

Народ не на шутку разволновался, и армейским командирам пришлось двинуть пару успокоительных речей. Уложились они как раз во вторую паузу между ударами странной «турбулентности».

– Спокойно! Это турбулентность! Нормальное явление!

– Какое нормальное! – возмущенно прошипел Семен, сбрасывая на пол сумку, которая свалилась ему на загривок. – Это вообще не турбулентность!

– Внимание, пассажиры, – ожила бортовая сеть. – Просьба сохранять спокойствие. Мы подверглись атаке с моря. Через три минуты мы выйдем из зоны поражения.

– Я знаю, что это за атака! – возбужденно заявил какой-то боец на соседнем ряду. – Это резонансное оружие! Атланты сбивают им низколетящие цели!

– Вопрос в другом, – проронил Веретенников с ледяным спокойствием. – Откуда тут море? Должны быть только болота. И дотянем ли мы до суши? Три минуты – это слишком много.

Возразить или поддакнуть Сталину никто не успел. Стандартная полуминутная пауза завершилась, и последовал третий удар «турбулентности» или в самом деле «резонансного» оружия атлантов – не суть. Самолет летел очень низко, скорее всего, удар настиг его на глиссаде, почти над аэродромом, поэтому третий удар получился самым точным и мощным.

Самолет снова заскрежетал, затрещал, даже застонал, как живое существо, и начал разваливаться на части.

Каким-то непонятным образом Веретенников сумел расслышать, как командир военных орет: «Сброс изделия», а пилоты, не вырубая бортовую громкую связь отвечают, что не могут выполнить его странную команду, поскольку отказала электроника и сбросить «зверобой» невозможно.

Осмыслить эту информацию Сталину помешали задачи поважнее. Веретенникову следовало сгруппироваться и помолиться. Он так и сделал. И, что очень странно, какая-то из процедур принесла результат…

…В момент удара самолета о воду Веретенников отключился, но через некоторое время пришел в себя и обнаружил, что жив и почти здоров. Головная боль, синяки и несколько мелких порезов не в счёт. Более того, он сидел на берегу, прислонившись спиной к большому камню.

Как очутился на берегу, что произошло в воде, почему его не сожрали твари, кишевшие вокруг места падения самолета? Веретенников не знал ни одного ответа. Да и не хотел знать, если честно. А вот почему на нем армейские штаны, ботинки, десантный тельник и рваная куртка камуфляжной раскраски, а в кулаке зажат солдатский жетон, Сталина заинтересовало. Выплыть – это одно дело, но когда он успел опять переодеться?

Он встал и оглянулся. На берегу валялось множество обломков, некоторые ещё тлели, и потому Сталин не окоченел от холода. Но поблизости не обнаружилось ни одного тела, с которого Веретенников мог бы снять одежду и сорвать этот жетон.

Сталин примерно представлял себе, что могло произойти, но не понимал двух вещей: почему он этого не запомнил и на кой черт это было нужно?

Веретенников попытался мысленно «взять разбег» и вспомнить, что произошло перед самым крушением, но это не помогло. Да и вспомнилось ему лишь сумбурное мельтешение образов и слов, самым неуместным из которых, а потому самым странным, ему показалось слово «зверобой».

С небес на землю можно спуститься, а можно рухнуть. Речь вроде бы об одном и том же движении сверху вниз, но на самом деле подразумеваются абсолютно разные процессы. В первом случае – это отрешение от бесполезных мечтаний, а во втором – вынужденное возвращение на исходные позиции. Возвращение болезненное, да ещё и с запоздалым прозрением, что «работал всю жизнь, похоже, коту под хвост».