И с того самого момента, когда я посадил ее в карету, и начались длинные дни, окрашенные меланхолией. Меня не радовали даже вести с фронтов — кампания шла вполне удачно для Фридриха, но я в нем почти не сомневался. Астрахань тоже уже почти полностью окопалась, недаром же я масона послал заведовать линиями обороны. Весь же остальной мир погрузился в ожидание чего-то грандиозного, что навсегда изменит существующий порядок вещей.

* * *

Гавриил Иванович Головкин вошел быстрым энергичным шагом в прихожую купленного им в Лондоне дома и, остановившись на пороге, сразу же стянул с головы опостылевший парик. Стремительно приближалось лето, и в этих буклях было жутко жарко, того и гляди удар хватит, из-за перегрева маковки. Подумав, он также стянул придворный камзол, тяжелый и расшитый россыпью драгоценных камней. Повернувшись, чтобы пройти в гостиную, он столкнулся лицом к лицу с Семеном Орловым, который как раз собирался выходить из дома. Гавриила Ивановича просто распирало от того, что он просто блестяще справился с заданием, данным ему государем, и ему не терпелось поделиться с Орловым, с которым он за последние месяцы уже почти сдружился.

— Вот что значит, Семен, опыт, — он скупо улыбнулся, а Орлов притормозил и изобразил на лице вежливую заинтересованность. — Мне удалось протолкнуть этот странный акт, о котором дал наказ государь Петр Алексеевич. Георг принял его благосклонно, и парламент уже готовится оповестить колонии о его принятии. Уже завтра курьер отправится в Дувр, где его ждет пакетбот, чтобы везти в Америки.

— Вот как, — Семен задумчиво потер подбородок. После прогремевшего на улицах Лондона взрыва, имевшего значительный резонанс в обществе, прошло уже несколько месяцев, но исполнителя так и не нашли, да, впрочем, и не сильно-то искали. И если сначала он выходил из дома лишь в случаях чрезвычайной важности, то сейчас уже свободно гулял там, где ему вздумается. — Я получил письмо намедни от Николая Федоровича Головина, где тот сетует на занятость, и на то, что никак не может накопать тот злосчастный мешок земли, коей государю для университета понадобился. Мол казаки куда-то умотали, наверное, шельмы, брагу хлещут с местными, вот его сиятельство и вынужден сам лопату в белы ручки взять. Да еще просил он меня вскользь встретить и всячески пособить его новому приятелю Бенджамину Франклину, что сегодня должен в тот же Дувр прибыть из колоний, и имеет что высказать Парламенту и самому королю. И я вот думаю, а не связаны ли эти события: твои, Гавриил Иванович, пляски вокруг какого-то акта, коий как раз аккурат для колоний был принят и то, зачем государь послал Головина. Ведь не за землей же, на самом деле его сиятельство туда поехал, да еще и с Павлуцким и его бешеными казаками.

— Вполне возможно, — теперь уже призадумался Головкин. — Не нас же одних государь послал свою волю выполнять. Ведь вероятность того, что он думал на два шага вперед и это действительно никакое не совпадение, крайне велика. Государь еще с нашего разгона и взятие за причинное место этого интригана де Лириа поражал меня своим умом. Вот что значит дедова кровь заговорила. Знаешь, Семен, поеду-ка я с тобой. С мистером Франклиным пообщаюсь. Косточки свои старые растрясу, да морским бризом подышать после столь сложной работы не мешало бы. Ежели это замысел государя, то я сумею его понять и постараюсь помочь в его скорейшем осуществлении.

Мадрид остался ровно таким же, каким он запомнился Филиппе. Вот только отношение к ней самой поменялось: из покровительственного и чаще снисходительного, оно стало льстиво-почтительным. Все те, кто всего несколько лет назад пытался поучать под видом доброго расположения и тем самым обеспечить себе лояльность, а когда пошли те нелепые сплетни, не скрывали своего пренебрежения и даже какой-то жалости сильно разбавленной брезгливостью. Филиппе тогда даже казалось, что осуждают не просто ее, якобы проступки и безнравственность, а то, что она умудрилась попасться, тем самым вычеркнув себя из кандидатур достойных интриганок. Тогда ее акции настолько сильно и быстро рухнули вниз, что она опомниться не успела, как уже ехала домой, опозоренная и растоптанная. То ли дело сейчас. Она не всего лишь одна из многочисленных невест не менее многочисленных инфантов, которых Изабелла собирала в Мадриде, не дав им даже вырасти спокойно в тиши родных домов, она императрица огромной, хоть и считающейся варварской страны, муж которой уже показал зубы, практически уничтожив Речь Посполитую. Никто не успел опомниться и что-то предпринять, как молодой император, взяв Варшаву, твердо сказал, что не даст существовать такому государству как Польша. Слишком часто они били Россию в спину, чтобы его начало волновать мнение ближайших и не только ближайших соседей. Да что уж говорить, глядя на него, даже Людовик французский начал шевелиться, и пытаться, пока всего лишь пытаться вести дела страны самостоятельно, и даже умудрился издать пару законов, которые реально действовали на благо. Это если не брать во внимание огромную совместную флотилию, что ушла в Тихий океан с совершенно определенной целью — приращение территорий. Конечно, не последнюю роль во всем этом играла герцогиня Орлеанская, стремительно завоевывающая монарха, но все еще не подпускающая его к себе, хотя и щедро раздающая авансы. Она не только красива, но и оказалась не лишена ума. Да и к тому же, искренне привязалась к пасынку, которого забрала у родного отца и теперь занималась его воспитанием в преобразившемся Пале-Рояле.

Российской императрице выделили целое крыло Мадридского дворца. Филиппа так и не узнала, кого же оттуда выгнали, чтобы обеспечить всевозможный комфорт такой знатной гостье. Завтра должна была состояться официальная встреча с королем и королевой, а на сегодняшний день — день приезда, когда ей положено было отдыхать с дороги, она запланировала встречу с сестрой Луизой Елизаветой. Она не ждала от этой встречи ничего хорошего, но так как это была официальная причина, по которой она приехала в Мадрид, а именно: «поддержка любимой сестры в ее скором материнстве», то и отказаться от встречи Филиппа не могла. И она была решительно настроена на то, чтобы присутствовать при родах, чтобы увидеть, как с этим делом обстоят дела в Испании, помимо ее основной миссии.

— Ее королевское высочество, инфанта Луиза Елизавета к ее императорскому величеству императрице Елизавете, — торжественно провозгласил приставленный к ней дворецкий, и Филиппа обернулась к входящей в комнату, которую она выбрала своим временным кабинетом, сестре. Филиппа внимательно осмотрела Луизу Елизавету. Ее беременность не бросалась в глаза, более того, Филиппа заметила, что сестра до сих пор носит корсет.

— Ваше императорское величество, — Луиза Елизавета сделала реверанс. Как бы она ни относилась к Филиппе, но обязана была проявлять уважение к императрице.

— Только ради этого стоило вернуться, — не удержавшись, усмехнулась Филиппа, не спешившая хоть как-то приветствовать сестру. Наконец, выдержав паузу и получив взгляд, полный неприязни от инфанты, она указала на диван. — Садись, не думаю, что тебе можно долго стоять. А еще я сомневаюсь, что вот это, — и она жестом указала на корсет, — полезно для дитя.

— Женщина не должна выставлять напоказ свое положение, — ответила Луиза Елизавета, но приглашению разместиться на диване последовала, скинув туфли, которые нещадно жали опухшие ноги.