– Погоди, Паблито! Дай хоть немного прийти в себя и понять, что произошло!

Ворон спрыгнул на ковер, а Феликс медленно, прислушиваясь к собственным ощущениям, поднялся из кресла. Никакого головокружения, лишь ясная чистота рассудка, словно он великолепно отдохнул. Тело стало послушным, сильным и легким, до того легким, что казалось, можно не подпрыгивая взлететь…

– Ты должен посмотреть на себя, – заявил Паблито, не спуская с него глаз.

– Куда посмотреть, во что? Не отражаюсь я.

– Какая-нибудь железная тарелка в доме есть? Или поднос?

Феликс огляделся. На стене у дверного проема, ведущего в комнаты, висела пара старинных бронзовых тарелок с тончайшей чеканкой по краям и зеркально гладким дном. Сняв одно блюдо, мужчина подошел к источнику света – напольному светильнику, напоминавшему причудливое дерево из заморского сада. Обе крысы и ворон тоже заторопились к рассеянно-мягкому световому кругу. Феликс поднял блюдо и заглянул в отливающее розовым золотом дно. И увидел смутные очертания. Очертания своего лица. Оно рисовалось лишь редкими зыбкими штрихами, словно художник только начинал набросок будущего портрета. Отшвырнув блюдо на пол, Феликс уронил лицо в ладони и застонал, взвыл, словно от невыносимой боли. И тут оно заявило о себе. Сначала неуверенным толчком, вторым, третьим… затем смелее и смелее забилось оживающее сердце.

– Через двенадцать минут наступит рассвет, – донесся голос Паблито. – Открыть занавески, поднять жалюзи?

– Нет! Стой! – В голосе Феликса прозвучал самый настоящий страх. – Ничего не трогай!

Мужчина пытался отдышаться, собраться, но его разрывала паника. Тоже давным-давно забытое ощущение.

– Что случится, если зелье не сработает против солнца? – тихонько пискнула незнакомая крыса. – Что произойдет с господином?

Феликс тряхнул головой, будто отгонял наваждение, сбросил на пол пиджак, рванул пуговицы рубашки и ответил чужим голосом:

– Сначала я вспыхну, как бумага, затем начну плавиться. Как пластик на открытом огне. После – гореть. Телесно я исчезну минут за десять, но моя суть, мой разум, будут гореть еще лет триста. И никто не знает, удастся ли потухнуть до беспамятства. Дотла еще никто из нас не догорал.

– Какой кошмар! – Дон Вито содрогнулся от ушей до хвоста. – А если приподнять жалюзи совсем чуть-чуть? И попробовать потрогать свет пальцем? Буквально одним ногтем? От этого ты не вспыхнешь, как бумага?

– Не должен, – Феликс обернулся и посмотрел на плотно зашторенное окно. – Я видел множество вампиров, получавших скользящие ожоги. Они были не смертельны, пускай и долго, но все же заживали, оставляя шрамы. Главное – не оставаться всему целиком под открытым солнцем, тогда хватит и пары секунд для необратимого.

– Давайте попробуем со всеми предосторожностями! – встрепенулся Паблито. – Если не смертельно, приподнимем немножко жалюзи, только на один малюсенький сантиметр! Четыре минуты осталось!

Мужчина молча кивнул, и все вместе они направились к окну. Распахнув тяжелые шторы, раздвинув легкие занавеси, Феликс приподнял жалюзи. Чуть больше, чем на сантиметр.

Сквозь оконное стекло просочился тусклый свет и растекся по подоконнику. Феликс стоял в шаге от него, у ног мужчины взволнованно топтались крысы и ворон. Свет налился яркостью, разгорелся, и Феликс, не выходя из тени, привычно зажмурился.

Ловко цепляясь лапками за штанину, Дон Вито забрался к нему на руку, уселся на плечо и пощекотал усами ухо:

– Не стоит бояться, это даже не палец, всего лишь ноготь. Мы рядом, мы все что угодно потушим…

– Кстати, а чем тушить? – пискнул безымянный крыс.

– Да! – очнулся Паблито. – Водой, песком?

– Темнотой, – усмехнулся Феликс.

Дон Вито сообразил мигом:

– Отгрызи тряпку!

Крыса бросилась к столу, оторвала лоскут от искусно вышитой скатерти и торопливо поднесла к ботинкам Феликса. Паблито слетел вниз, подхватил ткань и вернулся на подоконник.

– Давай, – решительно сказал ворон. – Я прикрою, если что.

Феликс шагнул к подоконнику и протянул руку. Касаясь солнечной полоски, он словно попытался ее потрогать, растереть меж пальцев неуверенным движением, почувствовать на ощупь живость золотистого течения. Ни боли, ни огня – лишь спокойное бархатное тепло коснулось мертвенно-белой кожи, и на ней стали проступать линии, как на простых человеческих пальцах…

Лицо Феликса искривилось такой страдальческой гримасой, что ворон решил, он сейчас заплачет. Но мужчина просто стал отступать, пятиться в тень, пока не натолкнулся на спинку кресла. Сломавшись, будто от удара под дых, он надрывно закашлялся, лицо его, руки пошли кровавыми трещинами, в пронзительной синеве глаз разлилась чернота, и Феликс упал на колени, не в силах сопротивляться раздирающей боли.

– Это из-за солнца? – перепугано запищала безымянная крыса.

– Скорее, действие отравы вашей кончилось, – удрученно произнес ворон. – Сейчас он снова становится прежним.

– Я бы так не согласился, – печально вздохнул Дон Вито, глядя, как на полу корчится Феликс.

– На что бы ты не согласился? – Ворон с вызовом развернул клюв в его сторону.

– Чтобы мне стало так плохо и больно…

– Да что ты можешь знать о боли, крыса ты несчастная?!

– Могу и не знать, – покладисто кивнул Дон Вито. – Но то, что вижу, себе не хочу. И другим не пожелаю.

Феликс затих. Он лежал на боку, сквозь сжатые зубы на ковер вялой струйкой стекало нечто вязкое, черное, похожее на старую кровь.

Паблито посмотрел-посмотрел, развернулся к крысам и сказал:

– Передайте-ка вашей Даане, что нам ее деликатесы поперек желудка встали, пускай больше не присылает. Убирайтесь теперь отсюда.

– Как скажешь, – развел лапками Дон Вито, – наше дело маленькое…

Крысы выбежали из комнаты, а ворон подошел к Феликсу. Тот пребывал в забытьи, лишь вздрагивал иногда. Паблито неловко потоптался по ковру, подошел к макушке и пробормотал:

– Ничего-ничего, все хорошо. Сейчас очнешься и поедем отсюда. Вместе поедем. Денек переждем и в путь. Куда скажешь, туда и двинемся. Новые места, новые впечатления. Тебе все равно, где жить, мне все равно, куда лететь. Справимся…

В себя Феликс пришел только к вечеру. Он встал с пола и, словно слепец, принялся бесцельно бродить по комнатам, натыкаясь на мебель, будто искал что-то, но не помнил, что именно. Понимая, что Феликс его не видит и не слышит, Паблито только и мог, что бегать следом, стараясь не попасть под ноги.

Добредя до ванной, Феликс ввалился внутрь и захлопнул дверь. Послышался какой-то грохот, звон, зашумела вода.

Не меньше часа ворон топтался у порога, прислушиваясь. Но ничего, кроме ровного плеска воды, не доносилось.