Теперь Дагуру хотелось сделать шаг навстречу будущему. Он понимал, что если ничего не предпринимать, то его унылому существованию конца-края не будет. А о такой перспективе и речи не могло идти – не из того он был теста. Видимо, ему все-таки предстоит оставить карьеру брокера и пуститься в какое-то новое плавание.

– Мама, это я, – мягко сказал Дагур.

На нем был деловой костюм, поскольку он зашел прямо с работы. Однако мать никогда не высказывалась по поводу того, как он одет, – вероятно, она этого даже не замечала.

Обернувшись, она направила на него отстраненный взгляд, в котором едва угадывалась та прежняя женщина, на чьих плечах когда-то держался их дом.

– Дагур? Как дела, сынок? – спросила она после недолгого молчания.

Временами мать мыслила вполне ясно, а иной раз создавалось впечатление, что она отказывается воспринимать настоящее. У врачей не было этому достоверных объяснений – обычно они все списывали на счет эмоциональной травмы, а вернее, травм, которые ей пришлось пережить. Однако даже в хорошие дни между матерью и сыном ощущалась некая отчужденность, преодолеть которую Дагуру не удавалось. Он, конечно, чувствовал исходящую от нее материнскую любовь, но проявить ее в полной мере ей мешала раковина, в которой она пряталась от мира в последние годы. Вероятно, там ей жилось легче, и Дагур вполне отдавал себе отчет, что так все и останется, пока она в конце концов не сдастся.

– Все в порядке, мама.

– Ну и отлично.

– Ты сегодня выходила на улицу? Погода прекрасная.

Мать выдержала паузу, потом ответила:

– Я, вообще-то, никогда не выхожу, Дагур. Разве что к тебе в гости. А так мне и здесь хорошо.

– Я подумываю о переезде, – вырвалось у Дагура, хотя он и не собирался начинать с матерью этот разговор: ему не хотелось, чтобы она нервничала. Но пожалуй, это и к лучшему, если он скажет ей все как есть, – возможно, уже сами эти слова, произнесенные вслух, отрежут ему пути к отступлению.

Реакция матери оказалась неожиданной.

– Неплохая идея. Сейчас самое время.

Дагур немало удивился – он-то предполагал, что мать начнет его отговаривать.

– Ну… я пока, вообще-то, еще ничего не решил.

И тут его осенило, что, вероятно, мать – это всего лишь удобный предлог, поскольку в первую очередь ему самому, видимо, не так просто примириться с прошлым, как хотелось бы думать. Действительно ли он готов продать дом, в котором вырос, и потерять связь со всеми воспоминаниями, которые были с ним связаны, хорошими или плохими? Хотя, если быть честным, плохие воспоминания уже навсегда поселились в душе Дагура, став неотъемлемой частью его личности.

– Тебе не стоит с этим затягивать из-за меня, – сказала мать, улыбнувшись.

Ее улыбка была безрадостной, но все же Дагуру снова показалось, будто на миг завеса печали спала с ее лица, и он увидел мать такой, какой она была десять лет назад.

Слезам воли Дагур не давал – он не позволял себе плакать даже тогда, когда все это произошло. Для выплеска эмоций он находил иные способы. И вот теперь он вдруг ощутил, как слезы, которые он сдерживал много лет, подступают к глазам.

Дагур поспешил сменить тему:

– Ну а ты как, мама? Хорошо себя чувствуешь?

– У меня постоянная усталость, сынок, ты же знаешь. Ничего не меняется. Я всегда радуюсь, когда ты приходишь, а в остальное время просто отдыхаю.

Опасения Дагура, что мать практически не общается с другими пациентами лечебницы, вновь подтвердились. Хуже того, она оборвала все связи со своими старыми подругами, коллегами из банка и бывшими одноклассниками. Все изменилось, и она закрыла дверь в прошлое. Это было добровольное одиночество, а может, как иногда думал Дагур, и добровольная деградация. «Депрессивное состояние», – говорили врачи, однако от их лекарств мать лишь только глубже погружалась в апатию.

Она крайне редко упоминала о произошедшем. Казалось, что так ей проще переживать свое горе – она нашла способ справляться с выпавшей на ее долю неописуемой скорбью. Дагур же, увы, такого способа для себя пока не нашел, но надеялся, что научится превозмогать боль иначе. Хотя как знать? Ведь у них с матерью общие гены. Он тоже ни с кем не делился воспоминаниями о трагедии, даже с друзьями.

– Тебе нужно внимательнее относиться к своему здоровью… Может, пообедаем как-нибудь вместе дома?

– Давай дождемся Рождества. У тебя своя жизнь, сынок.

– Но…

И в этот момент ожил его мобильник.

– Что это за ужасный звон? – вздохнула мать.

– Это мой телефон, мама, – ответил Дагур, извлекая его из кармана пиджака.

– Ах да… конечно, мобильный. Не пойму, зачем ты его все время таскаешь с собой. Разве ими пользуется кто-то, кроме фигляров?

– На работе требуют, чтобы я всегда был на связи.

– Да, в мое время такого не было. Это ведь отвлекает, когда работаешь с клиентами.

Дагур пока так и не сподобился объяснить матери, в чем конкретно заключаются его служебные обязанности, хотя ему давно было понятно, что мать считает его таким же кассиром, каким когда-то работала и она сама. От мира ценных бумаг она была бесконечно далека – с тех пор как она уволилась с работы, все происходящее вне стен ее дома интересовало ее очень мало.

Дагур ответил на звонок и услышал в трубке голос своего давнего приятеля. Они по-прежнему поддерживали отношения, хотя уже и не общались так близко – их дружбу омрачала незримая тень.

– Можешь говорить?

Дагур обвел взглядом жалкую и безликую обстановку палаты. Мать улыбнулась и жестом показала ему, что он может идти. Молодой человек знал, что, несмотря ни на что, его посещения очень важны для матери, и стыдился того, что у него не хватает духу проводить с ней больше времени.

– Да, могу, – ответил он в телефон и поднялся со стула.

Склонившись, чтобы поцеловать мать в щеку, Дагур почувствовал, как она легонько коснулась рукой его плеча, и в этот момент к его глазам вновь подступили слезы. Боже, что же с ним происходит?

Он поспешил выйти за дверь.

– Знаешь, Дагур, я тут подумал… – раздавался из телефона голос его друга. – Давненько мы не встречались нашей старой компанией. Так вот, я вчера говорил с Кларой… Они созванивались с Александрой – она в кои-то веки в городе и может провести с нами выходные…

Дагур молча слушал его, едва ли не бегом спускаясь по лестнице – ему хотелось как можно скорее оказаться на свежем воздухе.

– В этом году уже десять лет, кстати…

– Да-да, верно.

– Вот мы и подумали устроить встречу старых друзей, вспомнить…

Дагур задумался. В обычных обстоятельствах он бы, не колеблясь, отказался и не стал бы больше возвращаться к этой теме, но разговор с матерью не выходил у него из головы. Она практически подталкивала его к переезду. Разрыв с прошлым неизбежен – сознательно или подсознательно Дагур и так откладывал это слишком долго.