— Спасибо, Рисай… — благодарю его, потому что знаю, что он мог быть жесток. Мог причинить сильную боль. Но подарил первое в моей жизни удовольствие. — За всё спасибо.

Двуликий медленно поднимает голову и, вымученно улыбаясь, кивает.

— Не за что, куколка, — шепчет он, беззвучно шевеля губами.

Словно тысяча и одна раскалённая игла пронзает насквозь каждую клеточку моего сожжённого страстью тела. Словно тысяча и одно удовольствие разливается по венам, наполняет новой силой и возрождает к жизни.

Все звуки этого мира заглушаются ударами двух сердец — моего и Рисая. И когда я заглядываю в глаза двуликого, этот новый для меня мир сужается до вертикальной прорези его чёрных зрачков в окружении золотисто-жёлтой радужки.

Я касаюсь ладонью щеки Рисая и в порыве нахлынувшей нежности глажу.

— У тебя такие красивые глаза, — шепчу ему, лишь сейчас сообразив, что они изменили цвет.

Да и сам двуликий теперь выглядит немного иначе…

Рисай

В дверь стучат. Тихо, но настойчиво.

Наверное, Марк принёс воду, полотенце и чай.

Неужели прошёл уже час?

Приоткрываю дверь, пропуская управляющего, и кивком показываю, куда следует поставить всё, о чём я просил.

Уставившись в пол, Марк приближается к тумбе возле кровати и ставит чайник с водой и чашку. А я снимаю с его руки полотенце.

— Желаете что-то ещё, господин Диррон? — всё так же, не поднимая головы, интересуется управляющий.

Он старается не смотреть на Дарью, которая испуганно косится на него и почти до подбородка натягивает покрывало.

— Нет, можешь идти. И не беспокой нас до утра, — отпускаю я его.

Управляющий кланяется и удаляется быстрыми шагами. А я придвигаю тумбу ближе, выливаю немного воды из чайника на один край полотенца и сажусь на кровать.

Отнимаю покрывало из судорожно сжатых пальцев Дарьи и отбрасываю его в сторону.

— Больно? — спрашиваю, глядя, как она ёрзает и при этом морщит нос.

Дарья тотчас краснеет, глядя на мои руки, тянущиеся к её обнажённым бёдрам.

— Совсем чуть-чуть. Может, я сама? — спрашивает она смущённо.

— Нет, — отвечаю слегка резковато. — Я хочу, чтобы ты оставалась в кровати.

— А разве я не могу пойти в душ? — В её глазах вспыхивает, но тут же затухает пламя бунта.

— Можешь, — киваю и осторожно, стараясь не надавить и не причинить боль, вытираю полотенцем кровавые потёки. — Завтра утром.

— Господи… — Дарья со страдальческим видом закатывает глаза. — Ты прямо какой-то тиран из средневековья.

— Так и есть. И всегда будет. — Несколькими движениями смыв остатки доказательства девственности, откладываю полотенце и протягиваю Дарье чашку. — Мятный чай снимет спазмы и приглушит боль. Ты должна выпить всё.

Она берёт чашку и послушно отпивает пару глотков, а затем поднимает на меня глаза.

— Я всегда считала, двуликим нет дела до женщин, которых они поимели. Почему ты проявляешь заботу?

— Заботу? — переспрашиваю удивлённо и только после её слов осознаю, как выглядят со стороны мои действия. А затем погружаюсь в синеву глаз Дарьи и качаю головой. — Ты совсем ничего не знаешь о ке-тари. Это не забота. Ты просто всё ещё нужна мне для мести.

Сам не понимаю, зачем отрицаю очевидное. Потому что месть — это последнее о чём я думаю сейчас. Сейчас, когда обнажённая Дарья так близко. По-прежнему желанная и прекрасная, как наваждение.

Но вслух произношу только:

— Допивай чай и ложись. Тебе нужно поспать.

— А ты? Ты тоже ляжешь? — Она с лёгкой тревогой смотрит на меня.

Наверное, Дарью страшит, что я снова захочу овладеть ею. И скорее всего она права, что боится…

— Я лягу позже. Когда ты уже будешь крепко спать, — успокаиваю я её, а заодно усмиряю и собственные эмоции.

Дарья залпом опустошает чашку и сама ставит её на тумбу.

— Спасибо, — благодарит то ли за чай, то ли за слова, дающие понять, что я больше не трону её.

Она забирается под покрывало и откидывается на подушку. Её глаза начинают медленно закрываться.

Хотя сама Дарья ещё пытается что-то говорить, я слышу лишь её сонное, затихающее и невнятное бормотание.

Глядя на Дарью, лежащую в моей кровати, и в моменты, когда мои руки касались нежной кожи, я желал лишь одного. Овладеть желанным телом — быстро, грубо и жёстко. Удовлетворить животную похоть. Унять проклятую тяжесть в паху.

Я мечтал сделать с Дарьей то, что много раз проделывал с другими женщинами. То, от чего испытывал истинное наслаждение…

Но мне приходилось обуздывать свои желания. Приходилось быть терпеливым, чтобы раньше времени не оттолкнуть ту, кого вскоре собирался использовать.

Нравилось мне это или нет, но я нуждался в Дарье…

— Отдыхай, куколка, — поправляю я покрывало, которым она накрыта, и иду в смежную со спальней комнату.

Её я велел оборудовать под кабинет ещё в самый первый день, как только прибыл сюда по приказу наместника и Императора.

За сегодняшний вечер я столько раз позволял Дарье смотреть мне в глаза, что зависимости теперь было не избежать. Собственно, её первые признаки уже начинали проявлять себя.

Несмотря на то, что сегодня я утолил жажду обладания женщиной, мысли о Дарье всё равно не оставляют меня.

Это ли не безумие и зависимость?

К счастью, спасительная инъекция препарата должна была быстро вернуть всё на свои места.

Всего один укол успокоит моё проснувшееся желание и не позволит второй, звериной ипостаси ке-тари вырваться наружу.

Не заботясь о том, чтобы одеться, захожу в кабинет, открываю ящик стола и достаю из коробки ампулу с препаратом.

Один укол в шею — и о последствиях можно больше не беспокоиться.

Из кабинета я направляюсь в душ. Приходится вновь пройти через спальню. И я, не удержавшись, поворачиваю голову и задерживаю взгляд на моей Кукле.

Она тихо спит, подложив ладонь под щеку. А в мои мысли вновь прокрадывается беспокойство и… Она.

Если бы не запрет брать савари, я мог бы сделать Дарью по-настоящему моей. Моей женщиной для удовольствия.

Если бы только она не была дочерью Элроя Керташа! Если бы я встретил её в какой-нибудь другой реальности! Когда моё сердце ещё было открыто. Когда моя жизнь не была ещё отравлена ядом ненависти и жаждой мести.

Переступив порог ванной, я закрываю дверь и включаю воду. Большое зеркало на стене тотчас запотевает от пара.