Хлоя с радостью приняла приглашение, выразив свой восторг в крайне лестной для англичанина форме, но скоро с таким же воодушевлением она говорила уже о предполагаемых гастролях оперной труппы из Нового Орлеана у них в Сан-Мартинвиле. Небольшой по размеру и сравнительно тихий зимой, Сан-Мартинвиль в летнее время становился своеобразной Меккой для плантаторов, которые уезжали на отдых в свои летние имения, вытянувшиеся нескончаемой цепью вдоль всего Теша от Бервика до Бробриджа. Кроме того, освежающие ветры этой широты привлекали новоорлеанцев, уставших от неподвижной влажной духоты своего города. Жюльен энергично и со знанием дела включился в обсуждение талантов труппы, с которой они познакомились этой зимой. Прежде чем ужин был окончен, молодые люди договорились провести один из вечеров в опере.

После ужина все вместе поднялись в холл второго этажа.

В некоторых американских домах на Побережье входило в обычай, чтобы дамы после десерта покидали мужчин, которые оставались в столовой выпить по рюмке бренди или портвейна. Ни один француз никогда не променял бы общество дам на бутылку самого лучшего вина. Циники, правда, утверждали, что краткая разлука была лишь удобством, позволявшим гостям обоего пола разбежаться без смущения по туалетным комнатам, ибо организм, изнуренный долгим сиденьем за столом, обильной едой, сопровождаемой разными винами, требовал предписанного природой облегчения. Креолы, спокойно относившиеся к естественным функциям организма, только посмеивались: «Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо».

Амалию уговорили сыграть что-нибудь. Она села за фортепьяно и, чтобы поправить настроение, сыграла попурри на темы популярных мелодий Стивена Фостера. Амалия пропустила начало очередной ссоры Жюльена и Хлои.

— С чего бы это я стал прислушиваться к тебе? — вопрошал Жюльен. — Половина из того, что ты говоришь, — претенциозность и самолюбование. Как трогательно стенать о превратностях судьбы, когда ты живешь в роскоши, не испытывая ни в чем нужды! Подобно любимым героиням бездарных романов, заполнивших нашу библиотеку, ты мечтаешь составить половину парочки влюбленных, которым благоволят сами звезды.

— Жюльен, остановись! — воскликнула Мами с упреком.

— Если уж ты заговорил о самолюбовании, то посмотри прежде на себя, — Хлоя не скрывала своего презрения к собеседнику. — Твои занятия театром — дилетантизм, а увлечение искусством — игра. «Великая сила искусства…» — смешно передразнила она Жюльена. — Ха-ха! Тебя нельзя сравнить даже с несчастным Адрианом Персаком, который рисует домики, а затем наклеивает на холст перед ними вырезанные из журналов Гарнера и Годи фигурки человечков.

— Зато ты у нас просто символ творчества и творческой энергии! — парировал Жюльен. — Что-то мы давно не слышали о твоей новой вышивке, которая третий месяц валяется под диванной подушкой?

— Хватит! — вскричала мадам Деклуе, резко поднимаясь и тут же сползая обратно на кушетку. Она судорожно хватала ртом воздух и прижимала руку к сердцу.

— Мами, что с тобой? — Жюльен схватил руку матери, пытаясь согреть ее в своих ладонях.

Хлоя схватила веер, висевший у нее на запястье; она так размахивала им, что кружева на чепце мадам Деклуе трепетали вокруг ее побледневшего лица. Роберт кинулся к шкафчику со спиртным, плеснул в рюмку немного бренди, и, вернувшись к тете, попытался влить ей в рот несколько капель живительной влаги. Амалия схватила лампу, поставленную Робертом на фортепьяно, и перенесла ее поближе к Мами. Джордж, как человек благоразумный отошел в сторону, чтобы не создавать сутолоку, но по розовым пятнам на его щеках можно было догадаться, что он сильно взволнован.

— Разрежьте кто-нибудь кружева! — не то приказал, не то попросил Жюльен, находившийся в полном смятении.

Хлоя будто не слышала, что он сказал. Тогда Амалия шагнула вперед и сняла брошь из искусно сплетенных волос, стягивающую ворот платья на шее свекрови.

Мадам глотнула бренди, и лицо ее исказила гримаса отвращения, но почти сразу же щеки покрыл румянец, дыхание участилось, и она открыла глаза.

— Как глупо с моей стороны, — сказала Мами еще слабым голосом. — Наверное, я слишком резко поднялась.

Жюльен облегченно вздохнул.

— Думаю, ты права, Мами, — улыбнулся он.

— Я чувствую себя прекрасно, не толпитесь возле меня, — сказала мадам Деклуе ворчливо. — Если хочешь меня порадовать, сын мой, почитай что-нибудь вслух. Ты хорошо это делаешь. Я бы с удовольствием послушала «Эванджелину» Лонгфелло.

— Конечно, Мами.

Жюльен отыскал в застекленном книжном шкафу небольшой томик, сел у фортепиано, открыл первую страницу. Остальные, послушно следуя желанию Мами, расселись вокруг: Хлоя на кушетке рядом с мадам Деклуе, Роберт в кресле у двери, Джордж неподалеку от него.

Амалия устроилась на маленьком стульчике рядом с кушеткой с таким расчетом, чтобы лицо ее оставалось в тени. Через открытую на галерею дверь было слышно, как квакают лягушки. Одинокий комар пропищал у нее над ухом и исчез. Ночной ветерок что-то шептал в кронах дубов.

— Темен девственный лес. Шумящие сосны и кедры, мохом обросшие, в темно-зеленых своих одеяньях… — начал Жюльен тихим задушевным голосом.

Поэма «Эванджелина» была опубликована лет семь-восемь назад, но все еще пользовалась успехом на берегах Теша. Она удовлетворяла интересы жителей этих мест к исторической экзотике: действие происходит в XVIII веке в Акадии, Французской колонии в Луизиане. В 1755 году, после завоевания Канады англичане изгнали французов из Новой Шотландии, и часть из них обосновалась на побережье многочисленных заливов и рек Луизианы, включая Теш. В поэме рассказана история влюбленных — Эванджелины и Габриеля — разлученных накануне свадьбы. Они потеряли следы друг друга. Невеста отправилась на поиски жениха, искала его многие годы и наконец нашла стариком, умирающим в больнице. Этот удар убивает ее. Соединение после смерти, они похоронены вместе.

Говорили, что в основу поэмы положена местная легенда, рассказанная молодым человеком из Луизианы по имени Эдвард Саймон известному писателю Натаниелю Хоторну. Однако Хоторн не воспользовался легендой сам, а пересказал ее своему другу Генри Уодсворту Лонгфелло, который и написал на ее основе замечательную поэму «Эванджелина». Имена же настоящих влюбленных были Эммелин Лабиш и Луи Арсено. Три года они скитались в поисках друг друга, прежде чем соединились в поселке Аттакапас, который вот уже сорок лет известен как город Сан-Мартинвиль. Все эти годы Эммелин возила с собой в сундучке свадебное платье, однако ей оно не понадобилось: Луи, посчитавший, что его невеста погибла, женился на другой. Девушка не выдержала такого удара и умерла. Ее похоронили на католическом кладбище позади костела Святого Мартина-странника.

У Жюльена несомненно был актерский талант. Он читал вдохновенно: голос то возвышался, то затихал, передавая реальный трагизм этой невыдуманной истории. Когда Жюльен кончил читать и закрыл последнюю страницу книги, Хлоя шмыгнула носом и вытерла набежавшую слезинку.