вернувшись в Куземовку, узнает о моем приезде от первого встречного...

Поэтому мы решили так: Амосов с Папакиным пойдут в школу и будут наблюдать за дорогой оттуда. Если увидят, что новый завуч прошел домой, поспешат ко мне на помощь.

Лицом к лицу

Я остался один. Сразу захотелось спать. Говорят, в таких случаях надо петь: помогает. Но хорошая песня отвлекает, мысли идут за ней послушно, как коровы за пастушьим рожком. А мне нельзя отвлекаться.

Поэтому я принялся напевать самую плохую из известных мне песен — нелепый цыганский романс, запомнившийся именно благодаря своей нелепости.

Впрочем, романс этот я допеть не успел. Я увидел Цветкова. Он быстро шел через школьный двор, помахивая пузатым кожаным портфелем. Защитный костюм полувоенного образца сидел на нем ладно, даже щеголевато.

Я слышал, как он своим ключом отомкнул входную дверь. Потом он что-то делал в коридоре. Толкнув дверь, вошел и прикрыл ее мягким движением плеча. И лишь после этого увидел меня.

Вот мы и встретились. Лицом к лицу. Один на один.

Мой пистолет на уровне его груди.

— Руки!

Он медленно поднимает руки. В правой нелепо покачивается портфель.

И вдруг портфель этот с силой летит мне в лицо.

Инстинктивно заслоняюсь рукой. От удара пистолет падает на пол. В последнюю долю секунды все-таки успеваю выстрелить — пуля сбивает штукатурку над дверью.

Цветков бросается к пистолету. Едва успеваю носком сапога отшвырнуть пистолет под кровать, в дальний угол. Наваливаюсь на Цветкова.

Обе летим на пол. С грохотом опрокидываются стулья. Схватив Цветкова за горло, пытаюсь прижать его к полу. Он бешено сопротивляется. Впрочем, теперь уже трудно сказать, кто сопротивляется, потому что сверху Цветков.

Мы катаемся по комнате, молча, тяжело дыша. На лице у меня кровь. Моя или Цветкова?

Стоп! Я же знаю несколько приемов самбо. Меня же учили этому.

Прием нужно проводить мгновенно. Но я слишком устал. И вот медленно, как на первой тренировке, начинаю заламывать Цветкову руку за спину.

А он тоже устал. И тоже не может резко вырвать руку. И неизвестно, чем все это кончится. Вся сила, что еще есть, и вся усталость сосредоточены в кистях рук — моих и Цветкова...

Хлопает входная дверь. Кто-то вошел. Кто-то говорит:

— Руку! Руку держите... Ах ты!.. Ох ты!.. Вот так... так...

Цветков больше не сопротивляется. Но я все-таки держу его за руки. Грузный Папакин сидит на нем верхом. Амосов связывает ноги своего бывшего «завуча» собственным галстуком.

— Что-нибудь покрепче есть у вас?

— Ну, конечно же, что я... Веревка есть на кухне, вот ремень.

...Цветков, надежно связанный, лежит на полу. Я сижу рядом. Отдохну чуть-чуть — сяду на диван. Руки еще дрожат. Это ничего. Это от усталости...

— Товарищи! Вы поможете мне довезти его до города?

— Безусловно! — горячо отвечает Амосов.

— Взялся за гуж... — улыбается Папакин.

Я поднимаюсь и сажусь на диван. Руки все еще дрожат. Немного погодя усаживаем рядом Цветкова.

Амосов водит глазами по комнате. Видно, ему очень хочется поставить стулья на место, но неудобно делать это в такой момент. Потом он уходит на полустанок, узнать, когда будет какой-нибудь поезд.

Все становится ясным с полуслова

Втроем мы довезли Цветкова до города. Отсюда уже специальным конвоем он был доставлен в штаб армии. Потом отправлен еще куда-то.

Так что кончал дело не я, а какой-то другой следователь. По этому поводу Клименко заметил:

— От порядок! Ты ишачишь, а пенки снимает дядя.

— Важно, что дело доведено до конца, — сказал Прут и, помедлив, повторил: — Успешно доведено до конца.

Я знаю, Прут хотел меня похвалить. Но так уж был устроен наш прокурор: помочь всегда умеет, а похвалить — как-то не получается.

Сделать это вместо него попытался Гельтур.

— Самое главное, что во всей этой истории ты, Алеша, показал себя... н-ну, не умным человеком — это было бы слишком смело сказано... — во всяком случае, не таким уж безнадежным идиотом!

Этой трогательной фразой начальник нашей канцелярии как бы подвел черту под моим первым серьезным делом.

Впрочем, он несколько поторопился. Месяца через два, когда мы наступали, в маленьком зеленом городке мне случайно встретился знакомый майор, следователь из отдела армейской контрразведки. Говорили о разных разностях, а потом я спросил:

— Как там трибунал с моим Цветковым решил?

— С каким Цветковым?

— Ну, с капитаном! Тем, что в штабе раньше служил. Интендантом.

— Ах, этот... — Майор помедлил. — Видишь ли, брат, его в Москву забрали. В наше Главное. Твой «приятель» оказался не совсем интендантом. И не совсем Цветковым. И, между прочим, не Ивановым, не Петровым и не Сидоровым. Ясно?..

Я молча уставился на майора.

Он достал карандаш и на блокнотном листке по памяти набросал план местности, где я ловил Цветкова. В трех местах дал штриховку.

— Видишь? Здесь формировались партизанские соединения — теперь это уже не тайна.

Я разглядывал заштрихованные пятна.

Одно — возле Серебрянки. Другое — рядом с Кременным. В центре третьего — Куземовка.

— Отчасти тебе повезло, — сказал майор. — Но, в общем, намерение этого типа ты угадал правильно. Интуиция у тебя есть. А это в нашем деле, может, самое главное. Это, как в старину говорили, от бога. Ни в какой академии интуицию не преподают...

«Значит, этот... как его там, значит, он фашистский разведчик?» — хотел спросить я.

Но не спросил. Следователь следователя должен понимать с полуслова.