Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы садились в поезд, было темно. И темно было, когда капитан тряхнул меня за плечо. Каких-нибудь два-три часа...
Мы выбрались из теплушки и пошли в сторону от железной дороги. Сперва по короткой улочке, потом мимо голых зимних садов, потом по открытой степи, по едва различимой дороге, по перешейкам между огромными лужами, которые в темноте казались бездонными, ступи — и с головой уйдешь в холодную воду, в размытую глину, в чавкающую глубину.
Когда над степью стало всходить солнце, мы увидели впереди большое село.
Я, остановившись, вглядывался в мешанину улочек, переулочков и тупичков. Хатки, хатки — несколько сот дворов. Отчетливо видны кирпичные стены полуразрушенной школы. А вон там, должно быть, здание МТС. Оно тоже в развалинах. Но служебные пристройки целы.
Где же тут искать капитана Цветкова? Его знают, конечно, в любой хате. Но время сейчас военное, и в такую рань нам, незнакомым, никто не откроет, сколько ни стучи, пожалуй, еще изнутри подопрут колом. Да и не в наших интересах преждевременно возбуждать любопытство.
По безлюдной улице мы двинулись к МТС. От разбитой стены мастерской навстречу нам заковылял сторож, упрятанный в бараний тулуп, дед того возраста, когда, как острит Клименко, самое время хлопотать о визе в рай. Мы поздоровались. Дед тоже поздоровался, зевнул и помянул господа. Охотничья двустволка у него за плечами непочтительно глядела в небеса.
Через пять минут я знал все, что нужно. Агроном? Цветков-то? Живет, а как же... Вон в том самом доме и живет. Где ставни синие, там бухгалтер квартирует, а где на проулок окна — там Цветков... Дома ли? А где же ему быть? Вчерась дома был, в отъезд не собирался...
Ну, что ж, спасибо, дедушка!
Задами подошли мы к дому, стали между сараями. Дальше что?
Постучать? Могут не открыть. Ломать дверь? Это не так-то легко. К тому же он может отстреливаться. Или просто выпрыгнуть в окно.
На всякий случай я подобрался к стене дома. К окну не подошел: ставни были открыты, а из комнаты улица видна гораздо лучше, чем с улицы комната.
Конечно, стоять на виду у стены было глупо. Но мне показалось, что в доме кто-то говорит. Я прислушался — сплошное шипение. Потом что-то щелкнуло, и послышалась музыка. Обыкновенный приемник!
Приемник? А может, это и использовать?
Мы с Филенко подвинулись чуть правее: отсюда была видна и дверь дома и окно с раскрытыми ставнями. Потом стали ждать.
Через полчаса, а может, минут через сорок за дверью полязгали засовы, позвякали крючки, и на крыльцо вышел тощий человечек в шубе, накинутой прямо на белье. Он с сомнением поглядел на небо, иронически хмыкнул и вприскочку направился в угол двора.
Скользнув вдоль сараев, я бросился в дом. Филенко остался снаружи.
Сени. Две двери. Левая — это к бухгалтеру. Прямо... На всякий случай я тронул дверь... Она открылась прежде, чем я успел сообразить, хорошо это или плохо.
Нет, не такой представлял я себе встречу с преступником!
Спиной ко мне перед зеркалом стоял человек и брился. Был он в бриджах, нижней рубашке и мирных шлепанцах на босу ногу. Гимнастерка с портупеей висели на спинке стула.
Рядом, на кровати, лежала женщина, молодая и довольно красивая, должно быть, та самая Надя... Увидев меня, она не слишком быстро и не слишком медленно потянула одеяло на грудь.
— Извините, пожалуйста. — Дурацкая фраза вырвалась у меня прежде, чем я успел прикусить язык.
Цветков не спеша повернул голову и спросил:
— Это еще что?
Я глянул в угол на полированный ящик немецкого приемника и довольно угрюмо пробормотал:
— Предъявите свои документы на право пользования радиоприемником в военное время.
Цветков с полминуты поглядел на меня и спокойно сказал:
— Давно служишь?
— Что?..
— Служишь давно?
Мой голос звучал растерянно, его — пренебрежительно.
— Два месяца служу.
— В комендатуре?
— В комендатуре.
— Стариковская работа. Тебе-то что там делать, лейтенант? На фронт просись, ордена добывать.
Я опустил голову. Мы оба играли. Он — роль бывалого фронтовика, я — глуповатого, исполнительного по молодости лет службиста. Я видел его игру. Видел ли он мою?
Между тем Цветков достал бумажник. Раскрыл офицерское удостоверение капитана интендантской службы, я сличал карточку с оригиналом. Наконец-то я мог спокойно разглядеть лицо Цветкова.
Оно было худощавое, умное, с негустыми, четкого излома бровями. Волосы уже начали редеть: Цветкову было лет тридцать пять. Глядел он равнодушно и слегка пренебрежительно, не то на меня, не то сквозь меня.
— Ну, что, лейтенант? — сказал Цветков. — Изучил? Тогда поехали дальше. Вот справка госпиталя: по ранению я освобожден от службы на шесть месяцев. Впрочем, тебя, кажется, не это интересует... Вот, пожалуйста. Трофейный приемник подарен мне Военным Советом армии за выполнение спецзадания... Читай: «...с разрешением пользоваться в пределах фронта».
Я читал. Все верно. И справка госпиталя сфабрикована на таком же бланке, что и справка, украденная Духаренко, только срок отпуска вырос. И в других бумагах видна та же рука...
Да, что-то не похож Цветков на дезертира. Все продумано, обосновано. Все ловко, только вот почерк один и тот же...
Я не выхватил пистолет. Ведь тогда капитан, наверное, кинулся бы к своему. Нет, я не боялся: неожиданность была на моей стороне. Цветков имел бы один шанс из десяти. Но мне не хотелось давать ему и этот шанс. Недаром Прут как-то в сердцах сказал Клименко, что одну смелость нужно пускать в ход лишь в тех случаях, когда не хватает ума...
— Я, конечно, понимаю, — сказал я, туповато морща лоб. — Награда — это, так сказать, совершенно особый случай. Но тем не менее надо регистрировать. Если вы, так сказать, не возражаете, давайте пройдемте в сельсовет, оформим необходимые документы, чтобы я мог сам все дооформить и чтобы вас, так сказать, больше не беспокоить.
— Какой там сельсовет! — сказал Цветков. — Дрыхнут, небось.
Но тут женщина, до сих пор лежавшая молча, вмешалась:
— Да что ты, Коль! И