Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей снял трубку телефона и набрал своему лечащему врачу.
– Валерий Иванович, добрый день.
Тот сразу узнал его и деловито заговорил:
– Привет, Сергей. Как ты?
– Да что-то не очень.
– Понятно. Ложиться будем?
– Боюсь, что лучше уж так.
– Ты, кстати, все таблетки принимал?
– Конечно.
– Ладно, готовлю место. Завтра приезжай с утра, оформим.
– Хорошо. Спасибо, – упавшим голосом поблагодарил пациент.
Врач уловил нотки уныния и сказал чуть мягче:
– Ну, ничего, не расстраивайся. Через месяц, как обычно, выпустим. Как новенький будешь. Молодец, что позвонил. Завтра жду.
Сергей снова сел перед компьютером, открыл письмо Алены и прочел его отрывок:
«…мы могли бы с тобой встретиться, поболтать…»
Но их встреча была совершенно невозможна, как невозможно было рассказать процветающей Алене все то, что происходило с ним после их разрыва. Разве можно было «поболтать» о том, что в течение четверти века, пока его бывшие друзья, с которыми он был когда-то на равных, поднимались к новым высотам, женились и разводились, растили детей, покупали и продавали квартиры, строили дома, летали в дальние страны, ныряли с аквалангом, охотились в африканской саване и сибирской тайге, процветали и разорялись, словом, жили полной жизнью, он лишь день за днем смотрел из окна пыльной квартирки на палисадник? И все только потому, что его внезапно накрыл тяжелый недуг.
Почему это произошло именно с ним? Чем он провинился? Мог ли он избежать развития болезни? Врачи говорили, что тогда спусковым механизмом, по всей видимости, послужили сильные душевные переживания. Так ли это, и если да, то разве может человек оградить себя от стрессов? Впрочем, теперь ничего исправить было уже невозможно.
Сергей поразмышлял еще немного и принялся писать:
«Милая Алена!
Мне так хотелось с тобой увидеться, но снова надо срочно лететь на переговоры в Цюрих. Извини, что я слишком краток в этот раз. Перед самым отъездом выкроил минутку написать тебе, моя любовь. Что поделаешь, дела! Вот прилечу через месяц, и обязательно встретимся. Но первым делом, как говорится, самолеты!»
Он поставил точку, отправил письмо и пошел собирать вещи.
Данная повесть представляет собой исключительно художественное произведение. В этой связи все действующие лица, равно как и места действия, упомянутые в ней, являются вымышленными.
– Отчего ты плачешь, мой юный господин? – спросил Старший Визирь, согнув спину в почтительном поклоне. – Вспомни о цветущей стране, оказавшейся у твоих ног. Той, что сотворил твой великий дядя. Его путь наверх был труден и тернист. А сладкий вкус побед перемешан с горечью разочарований. Тебе же, наследнику, можно просто наслаждаться. Пусть мои слова помогут тебе отвлечься от печали по его безвременной кончине.
– Но я скорблю вовсе не о нем, а о том славном пути, что мне теперь не суждено пройти самому, и том, что не смогу создать все это своими руками, – ответил юноша.[5]
Среди прочих многочисленных достоинств, которых и не перечесть, Юлиана всегда отличала хорошая память. Так, с его слов, он отчетливо помнит себя годовалого.
Вот лежит себе, кроха, в уютной коляске. А заботливая мамаша, как орлица над орленком, так и вьется вокруг, так и вьется. То поправит одеяло, то одернет чепчик, то склонится над малышом, а то вдруг гордо распрямит спину, бросит тревожный взгляд куда-то за окно, словно силясь разобрать там, в синей мути московской пурги, светлое будущее своего дитяти. Сама же нараспев тихонько сказ ведет. Да не простой, а наполненный смыслом. Восприимчивый же Юлиан, словно губка, с молоком матери впитывает в себя все премудрости мироздания, познает малыш, кто он, откуда пришел и куда движется.
Песнь первая
«Обратимся к себе. Мы гиперборейцы – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других. “Ни землёй, ни водой ты не найдёшь пути к гиперборейцам”, – так понимал нас еще Пиндар. По ту сторону севера, льда, смерти – наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь…»[6]
Так когда-то говорил великий Заратустра!
Так зимней ночью 1966 года от рождества Христова, смиренно склонив голову на сторону, говорила и Екатерина, мать Юлиана.
Были у нее и другие песни.
Песнь вторая
Сын мой, знай! Тут, под Москвой находится то самое место! На крутом берегу – вековой сосновый бор стоит, а под ним река бежит. Давным-давно один боярин надел отдал старшему сыну, Григорию. Оттуда и название пошло: Григорьев Бор.
Манит Григорьев бор к себе великанов интеллекта. По праву расселившись там, несут они высокую миссию служения духу. Григороборейцы борются с невежеством, сражаются за преумножение знаний. Все материальное им чуждо, они творят.
Мой сын, помни, и мы принадлежим к этой касте атлантов духа! Так иди же смело своим великим путем. И отворятся пред тобой врата Григоробореи!
Блистай же в школе, поражай всех в университете и аспирантуре! Пиши кандидатскую, защищай докторскую, путь изберут тебя академиком! Ты станешь ученым с мировым именем и великим музыкантом. По-настоящему талантливые люди талантливы во всем. К тебе придет почет и уважение!
Песнь третья
Сын мой, в этой песне я поведаю о себе. Твоя мама тоже когда-то была маленькой несмышленой школьницей. Но однажды на нее снизошло видение. Было начало мая, набухшие почки раскрывались, превращаясь в листья, птицы заливались трелями, а моя душа томилась в ожидании чего-то большого, светлого. После уроков я возвращалась домой. Вдруг набежали тучи, полил дождь, ярко молния сверкнула – и снизошло на маленькую Катерину осознание, что не такая она, как все, что исключительная, что предначертан ей великий путь. Это чувство принялось стремительно расти во мне, пока не заполнило всю до остатка. И я услышала глас Господень.
Какую радость я тогда испытала! С сожалением посмотрела я на обычных прохожих и, окрыленная, словно птица полетела домой – скорее поведать обо всем маме и папе.
То великое чувство по сей день со мной.
