согласилась на то и другое.

– На что?

– Музыку я не брошу, но учиться пойду на врача.

Я еле удержался, чтобы не признаться, что недавно нашел ее в фейсбуке. Фотографии Софии с концертов музыкальной школы, семейного отдыха в Аспене, шестнадцатилетия Ребекки, бар-мицвы брата. Фотографии, на которых София безмятежно улыбается, обнимает родителей, искренне любуется закатом, не задумываясь о том, что это мгновение сохранится в саркофаге интернета и однажды на него наткнется тот, с кем она познакомилась возле бассейна парня ее подруги. Мне вдруг стало неловко, что я подглядывал за ее жизнью.

– Ничего себе.

– Мне не дает покоя другой вопрос. – Глаза ее весело блеснули. У меня вспыхнули уши. – Что ты тут делаешь?

Я уставился на крышку рояля.

– Мне нужна была передышка.

– Я имею в виду, на этой вечеринке.

– А. Хороший вопрос.

Она чуть наклонилась, коснувшись меня плечом. Теперь у меня загорелись и щеки.

– Так ты сбежал сюда, потому что внизу слишком шумно?

– И ты, видимо, тоже.

– Я и не отрицаю.

– Моя воля, ушел бы домой, – признался я.

– Со мной?

– Нет, домой. (София ухмыльнулась.) Но теперь уже не хочу уходить.

– Я польщена. Тебя Ноах привез?

– Им нужен трезвый водитель.

Пауза.

– Кому – им?

– Ребекке, – пояснил я. – Амиру.

– А. – Лицо ее просветлело. – Ясно.

Дверь распахнулась, вплыла Реми с бокалом в руке и, не глядя на меня, громко сказала:

– Боже, София, я тебя везде ищу. Даже ворвалась в комнату, где… шумят.

– Ты думала, там я?

– Нет, конечно. Мне просто было интересно, кто это. Ну и вообще прикольно.

– Подозреваю, ты отлично знала, где меня искать.

– Признаться, меня пугает, что ты тут с ним, – откровенно заявила Реми и недовольно уставилась на меня.

– Я все слышу, – пробормотал я.

Реми закатила глаза.

– София, сходишь со мной в туалет?

– Тебе непременно нужна компания?

– Нет. Но я помогаю тебе выпутаться из неприятной ситуации. Идем, глупая пианистка. Это срочно.

– Рем, правда, у меня все в порядке…

– Ты мне доверяешь? Идем.

София рассмеялась, позволила увести себя от рояля.

– Окей, окей. Извини, Гамлет. Всего тебе самого лучшего.

Я еще посидел, ошеломленный музыкой, которая почему-то подчеркнула тот факт, что мне не место на этой вечеринке и не стоит даже надеяться, что эти чужаки когда-нибудь примут меня как своего, разве что я буду им чем-то полезен: поправлю сочинение, отвезу домой после долгой попойки. Головная боль вернулась, в доме опять стало душно. Я вдруг осознал, до чего одинок – до чего всегда был одинок.

– Судя по выражению твоего лица, тебе не помешает выпить.

В кабинет вошел незнакомый парень с двумя красными стаканчиками. Высокий, небритый, с маленьким острым носом. Загорелый дочерна – так, что зубы сияют. Взгляд какой-то волчий, мутный, тяжелый.

– Спасибо, не нужно, – ответил я.

Он улыбнулся:

– Не пьешь?

– Нет.

– Я тоже не пью. – Он осушил почти весь стаканчик. – По-моему, я тебя раньше не видел.

– Я тут новичок.

– Правда? Нечасто к нам попадает свежая кровь. – Он оглядел меня с головы до ног. – И как же новичок очутился один в кабинете посреди буйной вечеринки Оливера Беллоу?

– Я был не один.

Он скользнул взглядом по роялю.

– Она прекрасно играет.

– София? Как ты узнал, что она была здесь?

– Интуиция.

– Да, – согласился я, – играет она неплохо.

– Неплохо? – Он мрачно улыбнулся. – Друг мой, у нее талант. – Он мерил комнату шагами, рассматривал картины. Остановился перед той, что висела над роялем. Мужчина с рассеянной улыбкой держит за руку женщину в летящем розовом платье, которая неловко застыла в воздухе над его головой.

– Тревожная картина, правда?

Изумрудные оттенки. Голубовато-белое небо. Верхушки деревьев вдали. Лицо у мужчины грубое, опаленное. Женщина парит почти горизонтально, раскинув руки, точно распятая, губы ее поджаты.

– Пожалуй, – согласился я, – но красивая.

– Мне всегда казалось, что больше всего она нравится тем, кого не пугает сверхъестественное. Тем, кому хватает смелости вырваться из обыденной жизни. – Он улыбнулся про себя. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Не совсем.

Он повернулся ко мне:

– Это любимая картина Леона Беллоу – по крайней мере, он так говорит. Знаешь ее?

– Нет.

– Это Шагал. “Прогулка”.

– А.

– Ты не знаешь Шагала?

– Там, откуда я приехал, искусству не придают большого значения.

– И где же это? В Антарктиде?

– В Боро-Парке.

Он снова отпил большой глоток.

– Шагала стоит знать. Теперь ты будешь видеть его часто.

– Это еще почему?

– Он есть у всех.

– У нас нет.

– Скажи, – он прищурился, – откуда ты знаешь Софию?

– Я ее не знаю.

– Однако ж она разрешила тебе послушать свою “Аппассионату”.

– Да я сам пришел. – И добавил, помолчав: – А как ты узнал, что она играла?

– Слышал отрывки, – пояснил он. – Из коридора.

– Так вы друзья?

– Мы с ней давно знакомы. – Он сделал глоток и равнодушно посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Пойдем вниз? – наконец нашелся я. Мне не терпелось уйти от него, и я поднялся с банкетки.

Мы не спеша прошли по коридору, спустились на первый этаж и смешались с толпой. Мне опять стало жарко, по спине потек пот.

Мой спутник оглядел гостей, которых за время моего отсутствия заметно прибавилось.

– А Оливера ты близко знаешь?

– Я бы сказал, мы просто знакомы. Меня сюда привезли.

– Кто?

Я поискал глазами Ноаха, но не нашел.

– Вон тот парень, – я указал на стоящего у стены Амира, который обнимался с Лили.

– Амир?

– И Ребекка с Ноахом, – добавил я, чтобы произвести на незнакомца впечатление.

– Харрисом?

– Он мой сосед. – Я протянул руку: – Арье Иден.

– Какое библейское имя. А английское у тебя есть?

– Я им не пользуюсь.

– Но оно существует?

– Да, – осторожно произнес я, – Эндрю.

– Эндрю Иден, – проговорил он, – годится.

– А тебя как зовут? – смущенно помолчав, спросил я.

– Эван Старк, – он наконец пожал мне руку, – рад познакомиться.

– Я слышал о тебе.

– А я слышал, ты знаток Шекспира. Какая у тебя любимая пьеса?

Я закусил губу, напустил на себя невозмутимость, не зная, то ли радоваться, что обрел единомышленника, то ли насторожиться.

– А что?

– Просто интересно.

– Ну, “Антоний и Клеопатра”.

– “Порфиру мне подай. Надень корону, – процитировал Эван. – Бессмертие зовет меня к себе”[83].

Я впился в него взглядом.

– Почему ты это сказал?

– В смысле?

– Почему ты выбрал именно эту цитату?

– Не знаю, она всегда мне нравилась. В ней говорится и о том, что значит быть человеком, и о наших желаниях. – Он с любопытством взглянул на меня: – А почему ты спрашиваешь?

– Нипочему, просто так. – Я решил не упоминать, что не раз использовал эту фразу в сочинении, которое подавал вместе с заявлением в ешиву, и даже вынес ее