продажи колье из черного жемчуга и бриллиантовые серьги Марии-Антуанетты. Как раз незадолго перед тем я познакомился с приезжавшим в Рим иностранцем, искавшим в подарок жене исторические драгоценности. Эта дама находилась в Париже, и мы с ее мужем условились, что я покажу ей колье и серьги, как только приеду в Париж.

Приехав, я позвонил в «Риц» и попросил ее назначить мне встречу. Она пригласила меня на следующий день к завтраку и попросила привести второго гостя мужского пола, чтобы служить кавалером даме, ее подруге, живущей с ней в отеле. Манера подобного приглашения показалась мне несколько странной… Но какая разница, в конце концов! На следующий день, мобилизовав Федора, я явился с ним в «Риц». О ужас!.. Нас ожидали два настоящих чучела: более чем зрелые персоны, экстравагантно разодетые, ужасно накрашенные и чуть ли не сплошь покрытые кричащими драгоценностями. У этих особ все было фальшивым, за исключением бриллиантов и долларов. Эти ведьмы, кажется, приняли уже немало коктейлей, ожидая нас, и оскорбляли слух так же, как и глаз, ибо говорили очень и очень громко и явно старались привлечь к себе внимание. Надо сказать, что в этом они изрядно преуспели! Зал ресторана был полон посетителей, большинство из которых были нам знакомы. Увидав вдалеке короля Мануэля португальского, я отвел глаза. Он послал мне записку: «Не стыдно ли тебе показываться в такой компании?» Мы с Федором были действительно достойны жалости. Спеша скрыться от направленных на нас взглядов, я предложил заказать кофе в апартаменты этих дам. Они тут же приняли предложение, но оно придало им смелости, и их поведение стало совсем вызывающим. Когда встал вопрос о драгоценностях, я притворился, что забыл их дома. Мне была нестерпима мысль о том, что колье и серьги моей матери могут оказаться на одной из этих старых крокодилих. Я не замедлил дать знак Федору, и мы с глубоким омерзением покинули «Риц».

С тех пор как мы оказались за границей, судьба Федора была неразрывно связана с нами. Он жил у нас в Англии, затем в Булони, а когда мы отправлялись к родителям в Рим, он, как правило, ехал вместе с нами. Совместная наша жизнь была прервана лишь его женитьбой, которую мы отпраздновали в Париже в июне 1923 года в русской церкви на улице Дарю. Федор женился на княжне Ирине Палей, дочери великого князя Павла и его второй жены, княгини Палей. Этот союз, на который мы возлагали большие надежды, не был особенно продолжительным. Спустя несколько лет брак был расторгнут, и Федор вернулся к нам.

* * *

Образ жизни, который мы ведем, и наши поступки рано или поздно приносят нам известность, но порой последствия ее бывают непредсказуемыми. Некий американец сделал мне предложение, которого я уж никак не ожидал. К тому же он с самого начала проявил беспардонную настойчивость, и это в какой-то мере объясняла мое нежелание встречаться с ним.

Надо сказать, что я был уже настороже, да и манера, с которой он явился, даже не потрудившись снять шляпу и плащ и не отложив свою сигару, не улучшила моего расположения к нему. Он сообщил, что приехал из Голливуда от одной американской кинофирмы, которая предлагает мне значительный гонорар за то, чтобы я сыграл самого себя в фильме о Распутине!

Мой категорический отказ, казалось, удивил его, но ничуть не обескуражил. Не сомневаясь, что достаточно поднять цену, чтобы добиться моего согласия, он продолжил свои предложения, и быстро довел сумму гонорара до астрономических цифр. Я с большим трудом убедил его, что он зря тратит время. Наконец он отбыл в дурном настроении, но не удержался от реплики: «Ваш князь – идиот!» – бросил он озадаченному слуге, уходя. И вышел, хлопнув дверью.

Тем временем наши финансовые трудности день ото дня становились все серьезнее. У нас еще оставались некоторые драгоценности и другие ценные вещи, но обстоятельства складывались так, что и их уже пора было продавать. Я знал, что в Америке смогу получить за них лучшую цену, чем в Европе, и решил отправиться в Нью-Йорк, ненадолго остановившись в Риме, чтобы повидаться с родителями. Я также хотел предложить им, чтобы они передали мне все их драгоценности, рассчитывая продать их в Соединенных Штатах. Капитал, полученный таким образом, должен был приносить доход, достаточный, чтобы обеспечить жизнь родителей на достойном уровне.

Я довольно долго не видал мать и отца. Я нашел их постаревшими и очень сдавшими морально. Они утратили всякую надежду на возвращение в Россию. Еще я понял, что они сильно страдали от разлуки с внучкой. Я снова предложил им переехать к нам в Париж, но так и не смог убедить их. Они любили Рим, к которому привыкли, и предпочитали оставаться там.

Мать была решительно настроена против нашего с Ириной отъезда в Соединенные Штаты. Она не могла смириться с мыслью, что мы будем так далеко. Она уговаривала меня отказаться от этой затеи и постараться продать драгоценности в Париже или в Лондоне. Но это было очень непросто. Неделями я курсировал между двумя столицами, безо всякого успеха. Я постоянно сталкивался с заговором ювелиров, объединившихся против меня. Если я предлагал жемчуг, у меня просили бриллианты; когда же я приносил бриллианты, заявляли, что хотят рубины или изумруды. Драгоценности королевы Марии-Антуанетты считались приносящими несчастье; то же касалось и черного жемчуга.

Приведу типичный пример. Я продал одной американке бриллиантовые серьги Марии-Антуанетты. Она выписала мне чек, и по ее предложению мы отправились в ее банк. К несчастью, ей пришла в голову досадная мысль зайти по дороге к известному ювелиру на улице Мира, чтобы показать ему свое приобретение. Я ждал ее в машине, очень беспокоясь за результат этого похода. И было от чего: вскоре она вернулась с недовольной миной и, возвратив мне серьги, попросила вернуть ей чек. Ювелир нашел бриллианты великолепными, цену разумной, но предупредил ее, что эти камни, принадлежавшие казненной королеве, приносят несчастье. Можно перечислить множество подобных случаев.

Мне было совершенно ясно, что в Европе я не продам наши драгоценности по хорошей цене. Я прекратил попытки и все-таки решил попытать счастья в Новом Свете. И еще одно соображение делало это путешествие необходимым. Я не отказался от мысли выкупить двух «рембрандтов», увезенных Виденером. Ибо договор устанавливал срок до 1 января 1924 года, а шли уже последние месяцы 1923-го. Мой лондонский адвокат господин Баркер изложил мне письменно то, что уже говорил раньше: по его мнению, второй контракт, который обстоятельства вынудили меня