В моей жизни было много лжи, много притворства, специфика работы такая. Улыбайся людям даже тогда, когда они тебя бесят. Но у меня всегда были Макс и Артур, Кристина с Андрюшкой, а в последнее время ещё и Егор. Да, даже с той же Давыденко у меня больше было человеческого, чем у Димы со всем его элитным окружением.

Да, это было большой ошибкой с нашей стороны мешать бизнес и личное, но так уж получилось. Когда-то давно, нам нравилось быть втроём против всего мира.

А потом ещё и Димка появился. И, чёрт возьми, конечно же, мне льстило, что он так ко мне относился, как будто я особенная.



Зато теперь всё вылилось в обиды.

— Димка, — уже заметно мягче добавляю я. — Они же тоже в какой-то момент тебе близки стали. Я же видела. Не только в границах работы. Гуляли дни рождения, свадьбы, ругались, мирились. И не говори, что всё из-за меня. Ты же Давыденко, и той проникся.

— Почему у меня такое чувство, что ты мне сейчас их завещаешь? — Бодлер вроде как возмущается, но я чувствую, что лёд тронулся.

— Не завещаю, прошу. Прошу позаботиться о моей семье, — и прежде, чем он меня перебьёт, поспешно объясняю. — Я уезжаю. Не знаю, навсегда или нет. Но это не важно, я просто уезжаю.

Димино лицо вновь становится каменным, но я уже не боюсь его. Подхожу к дивану и сажусь рядом с Бодлером.

— Не переводи всё на себя. Я не только тебе не сказала, я никому не сказала, потому что не знала как объяснить. Боялась, что вы меня отговорите, что сдамся. Но мне надо уехать. Я не могу больше здесь. Я каждый день смотрю в зеркало и вижу там чужую женщину. Я не чувствую, что принадлежу себе. И никто этого понимать не хочет. Только твердят, что б в отпуск съездила, да замуж вышла.

Мой голос дрожит и Дима накрывает мою руку своей. Я кажусь себе до ужаса заледеневшей, зато он очень горячий.

— Ты прости меня, пожалуйста. За всё прости. Что сбегаю, что оставляю тебя. Что спряталась, что… — что была твоим Артуром в последнее время. Но об это я уже не говорю в слух. Мне, правда, стыдно, что всё вышло именно так.

Зависаю в своих мыслях, уставившись куда-то в пол. И опять не сразу замечаю движения Димы. В это время он наклоняется ко мне и очень серьёзно смотрит на меня. Я бы даже сказала, что въедливо.

— Дим…

— Помолчи, — просит он и накрывает мои губы своими.

Сначала это просто поцелуй, мягкий, нежный и приятный. Я в этот момент ни о чём не думаю. Но потом его действия становятся более требовательным, тяжёлая рука ложиться мне на шею и притягивает к себе. Я отвечаю, ещё не понимая, что это для меня значит. Но мне нравится, просто нравится.

Его губы скользят по моей шее, от чего по телу горячей волной растекаются миллионы мурашек.

— Лиза, — хрипло шепчет Дима. — Сладкая такая, вкусная… Лиза.

Его слова вдруг отрезвляют меня, пытаюсь отстраниться, выставив руку между нас. Но Бодлер уже вошёл в раж и даже уложил меня на диван, подминая под себя.

— Дима, нет, — неочень убедительно прошу я. Не зная сама, хочу ли я, чтобы он прекращал или нет.

— Лизка, я буду заботиться о тебе. Я сделаю всё-всё, что захочешь, только не уезжай, — со страстью просит он, до конца не понимая, о чём говорит.

Это очень соблазнительно. Согласиться. Поддаться его уговорам. Просто довериться ему. Снова почувствовать себя нужной и желанной, после стольких лет холода и морального насилия над собой.

— Нет! — повторяю более громко.

Он меня не слышит, горячая Димина ладонь уже поднимается по-моему бедру.

— Нет! Прекрати! — и тут я уже не просто кричу, а отталкиваю Бодлера и скатываюсь с дивана. Потом ещё для надёжности отползаю от него. Я не его, я своих желаний боюсь.

Он сидит на диване и не шевелится, только дышит тяжело. А я ёрзаю по полу, пытаясь привести себя в порядок.

— Лиза, выходи за меня!

Ну вот опять!

Тут мои нервы не выдерживают, и меня пробирает смех.

— Вы все издеваетесь, что ли надо мной! Нет, Дима, нет!

Бодлер бьёт кулаком по дивану и зло рычит:

— Я тебе настолько не приятен?!

— Ты-то тут причём?! Что вы меня все замуж пихаете! Я всё твержу, что жить не знаю как. А в ответ лишь одно — мужика найди себе.

— Я сделаю…

— Всё. Знаю, всё ты для меня сделаешь. Только ты меня спросил надо оно мне? — я тоже злюсь. Вскакиваю на ноги и начина метаться по комнате, проклиная всё на свете.

Успокоиться получается с трудом.

— Ты не представляешь, как сейчас соблазнительно сказать тебе да.

— Так скажи, — с хищным оскалом предлагает он. Дима тоже уже взял себя в руки.

— И что я буду делать? Ходить с тобой на светские раунды и улыбаться всем без разбору?

— Можешь продолжить работать…

— В том-то и дело, что не могу. С тобой или без тебя. Знаешь, чем это всё окончится? Однажды тебе просто надоест играть со мной в семью. Надоест, надоест, даже не сомневайся, — отсекаю я любые его возражения. — Мне же надоело делать вид, что меня всё устраивает.

Вдох-выдох.

Подхожу к нему близко-близко, опускаясь перед ним на колени, кладу свои руки на его бёдра. Глаза в глаза.

— Димка, милый мой. Ты хороший, ты замечательный. Вот только я не могу. Совсем не могу. Сломано во мне что-то. Да и не нужна я тебе. Поверь. Прости меня, если сможешь, — лёгким поцелуем касаюсь его губ и прошу на последок. — Не бросай, пожалуйста, парней. Они тоже тебе нужны.

И быстро, не дожидаясь его реакции, покидаю квартиру.

На улице у самого входа меня встречает Сгорский. Его я тоже сегодня не боюсь.

Подхожу почти вплотную к нему и шепчу на ухо:

— Евгений Львович, позаботьтесь о нём.

— Можешь, не сомневаться.

Потом были выходные. Первые мои полноценные выходные за много-много лет. Я выключила телефон и спала. А когда проснулась, перекатилась на другой бок и опять спала. И даже после этого, я заставила себя ещё немножечко поспать. Отсюда, нет ничего удивительного в том, что окончательно встав с кровати, я была малость не в себе. Заспанная и коматозная. Но я не жалела.

Поплелась в ванную. Здесь было чисто и, казалось, ничего уже не напоминало о произошедшем неделю назад. Если, конечно, не считать разбитого зеркала, которое служило свидетелем того, к чему может привести отчаянье.