Вода в реке была какая-то странная: весла то и дело в ней завязали, и вытащить их было нелегко.

– Не зарывай! Не зарывай! – кричала Овца[80]и брала все больше и больше спиц в руки. – Что это ты там, ворон считаешь?

– А воронята какие славные! – подумала Алиса. – Как бы мне хотелось одного!

– Ты что, не слышишь? – сказала сердито Овца и взяла еще целую связку спиц. – Я тебе говорю: не зарывай!

– Еще бы не слышать! – отвечала Алиса. – Вы только это и говорите! Да еще так громко, к тому же! Скажите, а где же вороны?

– В небе, конечно! Где же им еще быть! – сказала Овца и воткнула несколько спиц себе в волосы (руки, у нее уже были полны). – Не зарывай же, тебе говорю!

– Почему вы все время говорите: «Не зарывай»? – спросила наконец Алиса с досадой. – Что я зарываю? И куда?

– Ум ты свой зарыла! А куда – не знаю!

Алиса немного обиделась, и разговор на время заглох, меж тем как лодка медленно скользила по воде, минуя то тихие заводи, поросшие водорослями (весла в них так увязли, что, казалось, вытащить их уже никогда не удастся), то деревья, склонившие ветки до самой воды. Крутые берега хмуро смотрели на них с обеих сторон.

– Взгляните! – вдруг в восторге закричала Алиса. – Душистые кувшинки! До чего красивые! Прошу вас…

– И не проси! – сказала Овца, не поднимая глаз от вязания. – Я их туда не сажала и вырывать их оттуда не собираюсь! Меня просить не о чем!

– Ах, нет, прошу вас, давайте нарвем кувшинок, – сказала Алиса. – Остановите, пожалуйста, лодку!

– Почему это я должна ее останавливать? – спросила Овца. – Не греби – она и остановится!

Алиса подняла весла – лодка замедлила свой бег, и скоро течение тихонько поднесло ее к кувшинкам. Алиса осторожно засучила рукава и, погрузив руки по локти в воду, стала рвать кувшинки, стараясь, чтобы стебли были подлиннее. Волосы ее спутались и упали в воду, глаза жадно блестели; забыв и о вязании и об Овце, она склонилась над бортом лодки и рвала прелестные кувшинки.

– Только бы лодка не перевернулась, – думала она. – Ой, какая красивая! Как бы мне до нее дотянуться!

Обиднее всего было то, что, хотя ей и удалось сорвать несколько крупных кувшинок, до самых красивых дотянуться она не смогла. («Можно подумать, что это они нарочно», – подумалось Алисе.)

– До самого красивого никогда не дотянешься, – сказала, наконец, Алиса со вздохом досады и выпрямилась.

Щеки у нее раскраснелись, с волос и рук ручьями текла вода. Она уселась на место и принялась разбирать цветы.

Что ей было до того, что они вяли на глазах, теряя свою свежесть и красоту? Даже настоящие кувшинки держатся очень недолго, ну, а эти таяли как во сне. Но Алиса этого не замечала – вокруг творилось столько всего необычного!

Не успели они отплыть немного, как одно весло завязло в воде и ни за что не желало вылезать (так рассказывала об этом потом Алиса); оно ударило Алису ручкой под подбородок и, как она ни кричала, сбросило ее на дно лодки, прямо на груду цветов, лежащую там.

Как ни странно, Алиса совсем не ушиблась и тут же поднялась на ноги. Овца же все это время стучала спицами как ни в чем не бывало.

Алиса села на свое место, радуясь, что не упала в воду.

– Ну и ворона! – сказала Овца.

– Где? – спросила Алиса, оглядываясь. – Я не видала! Как жалко! Мне бы так хотелось привезти домой маленького вороненочка!

Овца в ответ только презрительно рассмеялась, не отрываясь от вязания.

– А много здесь ворон? – спросила Алиса.

– Ворон и всякого другого товара, – отвечала Овца. – Выбор богатый, только решись! Так что ты хочешь купить?

– Купить? – повторила Алиса с недоумением и испугом.

Весла, река и лодочка исчезли в мгновение ока, и она снова оказалась в темной лавочке.

– Я бы хотела купить яйцо, если можно, – робко сказала она наконец. – Почем они у вас?

– За одно – пять пенсов с фартингом, а за два – два пенса, – объявила Овца.

– Значит, два яйца дешевле, чем одно? – удивилась Алиса, доставая кошелек.

– Только если купишь два, нужно оба съесть, – сказала Овца.

– Тогда дайте мне, пожалуйста, одно[81], – попросила Алиса и положила деньги на прилавок. Про себя же она подумала:

– Может, они несвежие, кто знает!

Овца взяла деньги и спрятала их в коробку, а потом сказала:

– Я никому ничего не даю в руки. Это бесполезно: тебе нужно, ты и бери! С этими словами она прошла в дальний конец лавки[82]и поставила на полку яйцо – острым концом вверх!

– Интересно, почему это бесполезно? – размышляла Алиса, пробираясь на ощупь между столами и стульями. В дальнем конце лавки было очень темно. – Что это? Чем ближе я подхожу к яйцу, тем дальше оно уходит от меня! А это что такое – стул? Почему же у него тогда ветки? Откуда здесь деревья? А вот ручеек! В жизни не видела такой странной лавки!

* * * * * * * * * * * * * * * * * *[83]

* * *

* * *

Так размышляла Алиса, с каждым шагом удивляясь все больше и больше. Стоило ей подойти поближе, как все вокруг превращалось в деревья, и она уже думала, что и яйцо последует общему примеру.

Яйцо, однако, все росло и росло – в облике его постепенно стало появляться что-то человеческое. Подойдя поближе, Алиса увидела, что у него есть глаза, нос и рот, а сделав еще несколько шагов, поняла, что это ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ собственной персоной.

– Ну, конечно, это он – и никто другой! – сказала она про себя – Мне это так же ясно, как если бы его имя было написано у него на лбу!

Лоб этот был такой огромный, что имя уместилось бы на нем раз сто, не меньше.

Шалтай-Болтай сидел, сложив по-турецки ноги, на стене, такой тонкой, что Алиса только диву далась, как это он не падает; и, так как глаза его были неподвижно устремлены в противоположном направлении и он не обращал на нее ни малейшего внимания, она решила, что это просто-напросто чучело.

– А как похож на яйцо! – произнесла она вслух и подставила руки, чтобы поймать его, если он свалится со стены.