«Без знатья и не догадаешься», – усмехнулся про себяКоренга. Не зря он, видать, перед отплытием поделился с морем драгоценнымдомашним сухариком. Покамест море щадило его, не удручая, как иных сухопутныхгостей, унизительной тошнотой. Даже ведёрка не отняло, хотя могло. И необижалось на пса, который волей-неволей приладился задирать лапу, справляямалую нужду прямо через борт, где тот был пониже… Коренга бодрился, стараясьдумать, что они с Тороном, верно, понравились морю. И тем не менее на рассвететретьего дня он, внутренне ликуя, сказал себе: «Завтра – Фойрег!» Завтравечером он съедет на незнакомый причал. И, пожалуй, не погнушается поцеловатьчужую нарлакскую землю. Просто за то, что это – земля! «С водою, с ветром да согнём не дружись, а с землёю держись, – говаривало его племя. –Ходить у огня – обжечься, у воды – отсыреть… – Правда, венны тут жесправедливо добавляли про свой родной лес: – А ходить в лесу – видеть смерть наносу!»

И всё-таки это был их лес. И все смертные опасности в нём –знакомые, уютные и родные. А море, помимо прочего, было местом, где лес нерастёт. И это значило, что ни одному венну добра от него чаять не следовало. Иуж в особенности – Кокориному отродью!

Торговец Ириллир тоже вышел на палубу заметно повеселевшим.Коренга посмотрел на него и решил: даже если страх купца вовсе не померещилсяему в утро отплытия, всё равно было похоже, что вуды, где Ириллир мог ждать длясебя дурного, остались далеко за кормой. Погода держалась ясная, поперламутровому рассветному морю переползали клочья тумана, то открывавшие, топрятавшие горизонт… и внезапно Коренга увидел, как неестественно расширилисьглаза арранта, а лицо ни дать ни взять постарело в один миг сразу на десятьлет. Так выглядит человек, успевший увериться, будто исхитрился счастливо обманутьсмерть… и вдруг узревший её распахнутые объятия прямо перед собой!

Ужас заразителен. Внутренности Коренги тотчас смёрзлись вледяной ком, он повернулся посмотреть туда, куда смотрел Ириллир, дажесхватился за борт, приподнимаясь в тележке… Сперва он не увидел в море ничего,кроме очередного пбблака – полосы тумана, медленно превращавшейся в тучку. Новетер вскоре оттащил мглистую завесу, и глазам молодого венна предстали двакорабля. Они приближались с севера, быстро догоняя шедшую вроде бы резвым ходом«Чаграву».

И что это были за корабли!.. В первый миг Коренга такзалюбовался ими, что забыл даже бояться. Они напоминали ярких диковинных птиц,взапуски нёсшихся над гребнями волн. Их крыльями были широченные пёстрыепаруса: у одного – в косую красно-жёлтую полосу, у другого – расходящимисябелыми и зелёными кольцами. Тот, что шёл под полосатым парусом, ещё и нёс намачте позолоченный флюгер… И стало понятно, что торговое аррантское судноказалось Коренге проворным и мореходным только потому, что сравнивать было не счем, а опыта, чтобы сравнивать мысленно, не имелось.

Молодой венн до того засмотрелся на грозные и прекрасныекорабли, явившиеся с далёких северных островов, что даже не сразу расслышалполный обречённости стон, прокатившийся по палубе «Чагравы»:

– Чугушегг…

Что означало это слово, Коренга не особенно понял. Толькостало ясно, что ничего хорошего для себя арранты не ждали. Коренге опятьсделалось жутко, перед глазами тоскливо проплыло видение тростниковой лодьи исмеющихся чернокожих мореплавателей, не принуждённых бояться никакогоЧугушегга… Примерещились крутые опасные тропки через Засечный кряж на сухомпути из страны сольвеннов в Нарлак, примерещились и показались широкими,удобными дорожками гораздо гостеприимнее моря, на которое он их променял… Рядомнасторожился Торон. Как и хозяин, он пока ещё не вполне понимал, чем озабоченыарранты, но на всякий случай приготовился дать бой.

А Коренга сидел с пересохшим ртом и едва не впервые за всёвремя путешествия даже в присутствии зубастого друга чувствовал себябеспомощным и беззащитным. Летели под гору саночки, внизу ждала, скорее всего,погибель, и опять от его усилий ничего уже не зависело.

И, как ни верти, вновь получалось, что с кручи оноттолкнулся сам.

Арранты и даже некоторые из гостей корабля началивытаскивать оружие, но чего ради они это делали, было не очень понятно. Стакими лицами, как у них, не побеждают. Да, в общем, толком и не сражаются.Когда у человека загодя прыгают губы, а глаза бесцельно шарят по сторонам, отнего трудно ждать даже отчаянной ярости загнанной крысы, куда уж там настоящегомужества, которое одно только и приносит победу. Подобный ратоборец в бою будеттолько стараться продлить свои мгновения на земле, но и того как следует не сумеет…Тем не менее эти люди готовились биться, не помышляя о том, чтобы сложитьоружие, и не надеясь, что склонённую голову сегванские мечи, скорее всего, нестанут рубить.

Значит, решил про себя Коренга, имелась некая причина,делавшая сдачу в плен для них невозможной…

Тут его посетило одно весьма неприятное воспоминание. Притомимевшее самое прямое отношение к цели его путешествия. Молодой венн дажескрипнул зубами – и ужас, скрутивший нутро, как-то сразу отступил, сменившисьчуть ли не равнодушием к собственной участи. Ему было только жаль мать. ИТорона. Но они с Тороном с самого начала были готовы умереть друг за дружку; акогда даются такие обеты, нечего притворяться, будто никогда не настанет времяих исполнять. И мать заранее знала, на какое дело провожает его. Она проведаето его смерти самое позднее назавтра. Минует время, и занявший его место сделаетто, чего не удалось сделать ему. Но никто не скажет про него, Коренгу, будтоиз-за него прошлое повторилось…

А на сегванских кораблях уже можно было рассмотреть стоявшихвозле борта людей. Взгляд Коренги задержался на одном из них, что воздевалперед собой, на вытянутых руках, ярко-красный щит, знак непримиримой вражды.Таких, как этот человек, встретив раз, не скоро забудешь. Он был огромногороста, и даже на расстоянии чувствовалось, что сила его не знала границ. Новсего более привлекала внимание его борода. У веннов про такую сказали бы: «Насемерых росла, одному досталась», хотя какое там на семерых! Она неукротимымвеником торчала во все стороны от лица, начинаясь прямо из-под шлема, а длинуимела – хоть за пояс закладывай. Борода была тёмная, с яркими беспорядочнымипрядями седины. В памяти Коренги наконец-то всплыли обрывки сегванского языка,которым он не то чтобы владел, но при жестокой нужде вполне мог объясниться.«Чугушегг» значило «Двадцатибородый». Вот так-то. Лучше не скажешь.

– Эй, арранты! – проревел Чугушегг, и голос легкопокрыл расстояние, разделявшее корабли (чему Коренга нимало неудивился). – Мне не нужны ваши никчёмные головы и тем паче не нужендрянной товар, который вы там везёте. Я пришёл только за этим ничтожеством,Ириллиром Седрием! Если получу его – слово кунса, ни о кого больше не стануруки марать»!

– Чу-гу-шегг!.. Чу-гу-шегг!.. – дружно поддержаливождя комесы, стоявшие за спиной. Имя предводителя служило им боевым кличем,так уж от века было заведено.