Где-то там, в нескольких днях пути, за двунадесятью болотамии оврагами, лесная тропка выводила к наезженной дороге, а та, в свойчерёд, – на галирадский большак, что тянулся к стольному городу надберегом моря… С того времени, как первенец запропал вдалеке, пустившись издома, у его матери успел народиться сынишка, не видевший старшего брата.

Когда в кустах у тропинки наметилось движение и мелькнулапёсья серая шерсть, Хонга Кокора молча ахнула и едва не вскочила навстречу. Нона открытое место вышла степенная старая сука, сопровождавшая детей в лес запервой кислицей. Сука улыбалась, помахивая пушистым хвостом, и не всякийраспознал бы за благодушной повадкой ярость и мощь, ничуть не ослабленнуюгодами.

– Мама! – От стайки детей отделился белоголовыймальчонка и побежал к кузнечихе – похвастаться нежными листьями, собранными длящей.

…И, внезапно споткнувшись, упал на бегу. Берестяной бурачокс кислицей вырвался из руки и покатился вперёд.

Веннские дети, даже самая сопливая мелюзга, не таковы,чтобы, случайно упав, оглашать всю деревню жалобным плачем. Вскакивай,отряхивайся и дальше беги! Но малыш не поднялся.

– Мама, – позвал он испуганно, – ножки неидут…

Солнце погасло, небо налилось чудовищной чернотой. ХонгаКокора потом вспомнить не могла, как бежала через двор, и сердце, кажется,летело впереди неё, выскочив из груди. За домом прекратился стук молотка. Изкузницы, бросив работу, мчался Железный Дуб и с ним два сына-подростка.Встревоженная сука спешила от ворот, но Хонга обогнала всех.

Она готова была уже подхватить малыша, когда тот всё-такисел. Перевернулся на четвереньки, потом встал, перемазанный зеленью и землёй.

– Идут ножки, – сказал он удивлённо.