Одного жаль: во всех этих вымышленных жизнях он так иоставался безногим.

Для начала он таинственно огляделся по сторонам.

– Знай же, – сказал он. – Еду я избывать срамнеизбывный…

– Срам? – шёпотом всполошилась она. – Да какже это?

– Два года назад, – принялся онрассказывать, – у нас дома прослышали, что в соседнем роду подросладевушка-славница, новая невеста. И отправились мы с моим батюшкой просить у тойславницы для меня бус…

Если басенка[18] придётся по душе милойдевчушке, она, может быть, спросит, как его звать, и станет он для неё уже непросто очередным «гостем желанным» без имени и лица. Отныне он будет настоящимдобрым знакомцем. Полудружьем, которого она сможет время от времени вспоминать.И признать, когда он вернётся. А уж если в ответ и она пожелает сказать ему,как зовут её люди, это прозвание он увезёт с собой, словно награду…

От приятных размышлений Коренгу отвлёк хриплый лай,близившийся по улице. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть всё того жеШаняву, входившего в распахнутые ворота. Дородный сольвенн вёл на верёвкездоровущего пса, не иначе взятого прямо с цепи… на которой, судя по кривоватымзадним ногам, зверюга так отродясь и сидел. То есть ещё кто из двоих кого вёл.Кобель рвался вперёд, с рыком прядал вправо и влево, распугивая народ, Шаняваедва его сдерживал и шёл слишком быстро для себя, чуть ли не вприпрыжку бежал.Провожаемый сердитыми криками прохожих, он стремился во дворик «Утреннегоулова». Цепняк между тем завидел соперника и, свирепо хрипя, давился вошейнике, отросшие когти выдирали щепки из мостовой.

Кухта сразу вскочил, подхватил мису с недоеденным хлёбовом[19] и кинулся в дверь. Благо та была близко. Торон уже стоял наногах, выпрямившись и насторожив уши, хвост воинственно гулял туда-сюда.

– Цыц! – коротко приказал Коренга.

Кобель так же коротко покосился на него, словно кивнув:дескать, слышу, хозяин…

…А дальше всё произошло гораздо быстрей, чем можно про торассказать.

Юная стряпуха подхватилась на ноги и, раскидывая руки,бесстрашно побежала навстречу Шаняве.

– Ты куда? Держи его, держи, подерутся ведь!..

Знать бы ей, что Шанява именно за этим сюда и пожаловал.Злой пёс на неё большого внимания не обратил. Зато Шанява с разлёту не тоударил, не то оттолкнул:

– Ты-то, дура, прочь с дороги пошла…

Силы в дородном мужике было немерено, а и много ли её надопротив девчушки? Отлетела, с глухим стуком ударилась головой о забор.

И сползла, подломившись в коленках.

– Ататб!.. – не своим голосом послал пса Коренга.

Торон с места прыгнул прямо к руке, нанёсшей удар. Прыгнулвообще-то гораздо быстрее и дальше, чем положено самой проворной собаке, ипопонка странновато встопорщилась на его боках и спине… Но этого в общемпереполохе никто не заметил. А полмига спустя уже Шанява взвыл не по-людски.Кобель снёс его с ног, шарахнув челюстями поперёк вскинутого локтя. И отскочил,побрезговав добивать: этот, мол, больше не опасен, другие враги где?..

Других врагов не было. Пёс Шанявы оказался сметливейхозяина. Он заметил всё то, что ускользнуло от косного внимания людей. И, вотличие от них, понял, на кого напоролся. И теперь улепётывал, завернув хвостпод впалое брюхо и не разбирая дороги. Куда? А куда глаза глядят, лишь быподальше. Сольвеннские волкодавы отличались наглостью и бесстрашием в драке;было только одно существо, от которого они удирали не помня себя и не почиталиэто позором… Но никто не сделал выводов из цепнякова бегства, разве чтоКоренга, но и ему было не до того. Коренга что было силы толкал рычаги тележки,торопясь к упавшей стряпухе. Подле неё уже стоял на коленях одноглазый, бережногладил по голове.

– Как ты, сестрёнка?

Девушка не отвечала. На её лоб из-под волос быстрыми каплямискатывалась кровь. Через дворик к ним бежал вышибала. Он выглянул на шум, кактребовал долг его ремесла, и всё видел. Вот только поделать ничего не успел.

Углядев его перекошенное лицо, Коренга было решил, чтогрозный дядька сейчас ка-ак задаст хорошего пинка либо ему, либо Торону…Ошибся. Колючебородый сгрёб юную стряпуху на руки, прижал к сердцу, принялсяцеловать:

– Дитятко, солнышко моё, очнись, глазки открой…

Голос дрожал и срывался. Девочка в самом деле встрепенулась,приходя в себя, обхватила его руками за шею и жалобно, по-детски, заплакала.

– Батюшка…

Шанява сидел на мостках и уже не кричал, а тихо выл, хватаяздоровой пятернёй воздух около напитанного кровью рукава и не решаясьпритронуться. Судя по тому, как свисала от локтя рука в том рукаве,пользоваться ею Шаняве доведётся не скоро.

– Ты, заморыш!.. – рыча и плача, выдавил он сквозьзубы и даже попытался подняться. – За мою, значит, обиду поскаредничалсобаку спустить!.. А за девку никчёмную – сам свирющего[20]натравил?!!

– Я-то заморыш, – кивнул Коренга. – А вот тымоему псу ещё спасибо скажи, что он тебя закладышем[21] неоставил! Потому что она была ко мне приветлива и добра! А ты – касть![22]

«А не было бы Торона рядом, я тебя сам бы убил. Совсем убилбы! Я тебе не пёс – миловать не горазд! И даже на то, что мы с тобой вроде какразговаривали, не посмотрел бы…»

– Стражу позвать надо, – сказал одноглазый.

– А на что? Дело ясное, – отозвался его друг. Онстоял за спиной у Шанявы, готовый ухватить за шиворот, буде тот не такворохнётся. Он посетовал: – Морду набить бы, да мохнатый уже сполна наказал.

– Ясное-то ясное, а ты всё равно сходи, – сказалодноглазый. – Да хорошо бы старшину какого привёл, пускай поглядит. А тознаю я его, вечно ему все кругом виноваты. Начнёт жаловаться: среди дня ни прочто собаками затравили…

Когда оказалось, что вышибала был вовсе не вышибала, апочтенный хозяин «Утреннего улова», Коренга окончательно почувствовал себядураком. Пнём лесным неотёсанным, не знающим того, о чём всему городу былоизвестно. Хозяин и жил здесь же, при харчевне. Он отнёс дочку домой, а когдаушли стражники и взашей вытолкали за ворота Шаняву – присел подле Коренги.

– Ты, парень, где ночевать собирался?