своими нелепыми капризами и придирками. У него просто не было выбора — должен же он меня воспитывать! Так он всегда объяснял.

А я верила. И все не прекращала попыток докричаться, достучаться… Даже когда уже готовилась… Когда меня готовили… Все равно надеялась, что он меня услышит и всё наладится.

Прав был Тэллас.

Дура.

ТРЕТЬЯ НОЧЬ

В своё… наше временное жилище я притащилась уже в сумерках, совершенно разбитая. Я бы даже сказала — вымотанная. После встречи с подругой, (которая продлилась почти весь день), нахлынувших эмоций, заталкиваемых поглубже долгие месяцы и даже годы, вернуть хладнокровную придурковатую Либру было довольно сложно. Почти так же сложно, как расстаться с Карри — уже даже выйдя из кафешки, мы сцепили руки, глядя в глаза и не решаясь отпустить, словно защищая друг дружку, словно пока мы рядом — никто не причинит нам вреда. Но расстаться пришлось. Остальное время я просто бродила по улицам, выбешивая своих соглядатаев бесцельностью манёвров.

В конце концов я зашла в лавку травницы, мимоходом отметив, что контур стоит на оповещении, но не замкнут. Что, может всё-таки сбежал? Хорошо бы. Не зря же я колечко "забыла". Нашел хоть? Не, выяснять не буду, пусть пока так… Как пойдет… Сил моих нет…

А, не сбежал. Из кухни выходит. И — сразу в привычную позу. Вот совсем-совсем ноги не держат?

— Госпожа, ужин сервирован.

— Хорошо, но я слишком устала. Поешь сам и будем спать ложиться. — Я б даже тут просто, к стеночке прислонилась и заснула. — Завтра уже завтрак сервируешь, я точно дома буду. Ну, чего замер? Ешь иди! — Добавила, уже стоя на лестнице. Хоть бы со ступенек не съехать!

Дууушшш! И — кровать!

*****

Чудная какая-то, где её целый день носило? Даже если на время внимания не обращать — говорила, к третьему удару будет*, пришла после восьмого, ночь почти уже. Даже не взглянула на меня, просто есть отправила. Что-то не хочется, не лезет мне еда, но прозвучало как приказ. Исполнил.

Возвращаюсь в тот момент, когда хозяйка спать укладывается. На пару секунд теряюсь, забыв спрятать руки, застываю в центре комнаты. Отжиг, заметила!

— А с руками что? Помочь обработать?

— Простите, Госпожа, нечаянно стакан разбил в руке, порезался. Уже сам обработал. Простите, Госпожа, — на всякий случай повторяю и опускаюсь в позу покорности, изо всех сил пытаясь скрыть реакцию на боль от кристалла за вранье хозяйке.

Либра поморщилась и, укладываясь, бросила:

— Знаешь, эти твои обрушения на коленки немного напрягают. Мне лично вообще пустосольно, на коленях ты или нет. Сначала, конечно, нравилось. Но ты так бездушно это делаешь, что я себя тоже пустым местом чувствую. Раздражает! Ладно, если бы по делу — найти упавшее, или достать что… Ну или если в сексе пойдет… то, конечно, ладно… А ты ж просто… Всё, я устала. День сегодня дурной какой-то. Давай спать.

Сажусь в кресло, а она уже посапывает. Заснула.

Со всех сил сдерживаю рычание. Когда она так говорит… просто трясти начинает. Если в сексе пойдет… да лучше б она о пытках так говорила! Да лучше б действительно… но нет. Она не будет причинять физическую боль, даже ментально не ударит… Она просто скажет о том, что происходит между нами ночью, так… словно это ничто. Словно этого нет. Или хуже — есть, но совершенно не имеет значения. Для неё.

Но не для меня. Я признал, что в этом мире появилось то, что для меня имеет значение. То, в чем я чувствую себя… не знаю. Знаю — не рабом, не вещью, не ничтожеством.

Я — постельный, приученный дарить удовольствие, доводить до оргазма… Это — секс. И об этом можно говорить так, как она. Но не о… не о нашей близости. Ни с кем и никогда я не был близок, хотя трахал многих, и многих принимал. И не всегда грубо, часто нежно, иногда даже позволяли кончить. Но…

Но она не позволяла. Она просто сняла запрет, словно это мелкая помеха, не придав особого значения. Она не позволяла, потому что не владела мной в те моменты, да и я не овладевал ею, мы просто сливались… сливались в едином порыве экстаза, не удовлетворяя друг друга, а даря истинное наслаждение, ничего не ожидая взамен, но получая друг друга целиком…

А потом она говорит ТАК… как буд-то это — ничто. Вот это — пытка!

И это её… БУДЕМ… Как идиот недосоленный, ловлю каждое слово, ищу намёк, скрытый смысл… А всё просто. Она — хозяйка, я — раб, полностью ей подчиненный. Но даже это для неё — ничто.

Я же МОГУ её убить. Ненависть к хозяину — обычное чувство для раба. Скрываемое, подавляемое, наказуемое. Запретное. Но — естественное. Да, я ненавидел и желал смерти многим хозяевам, но её я МОГУ убить именно за отсутствие ненависти. За то, как она смотрела на меня ночью, и не смотрит так теперь. За то, что мне не плевать на то, как она на меня смотрит. Не только ночью.

Всем на всё плевать. Я это прекрасно знаю.

И вот теперь плевать мне.

Плевать мне на заглушку.

Плевать на все потраченные силы и жертвы ради мистической свободы.

Никто и никогда не сможет посмотреть на меня, не как на раба. Плевать.

Никогда я не смогу смотреть на кого-то, не как раб. Плевать.

Никогда она не посмотрит на меня, не как на раба. За это я МОГУ её убить.

Никогда я не смогу смотреть на неё, не как раб. Поэтому никогда не причиню ей вреда. Поэтому ДОЛЖЕН умереть сам.

Но я всего лишь раб. Разве я вообще могу что-то сделать САМ?

Разве я могу?

Этот вопрос и подсказал решение.

Она сама разрешила мне пользоваться кухней. Завтракать она будет дома, сервировка на мне. Вот и исполню, как полагается. Со ВСЕМИ приборами.

* — время отсчитывается ударами. Первый — утром, с восходом, девятый — на