— Я тебя прощаю, договорились? — И вернулась в спальню.

Я наблюдал, как она раздевается, увидел багровеющую полосу, которой резинка нейлоновых трусиков опоясала ее талию, будто перепиленную пополам. Она села перед трельяжем и начала снимать косметику. Подсветка трельяжа создавала сияющий нимб.

Материализовался Пит. Лойс поместила его на туалетный столик, и он любовался собой в зеркале. Она чмокнула птицу в голову.

Я почувствовал, что комната заходила ходуном. И попытался встать:

— Пожалуй, я пойду…

Лойс обернулась ко мне:

— Ты не можешь вести машину. Останься… я хочу, чтобы ты остался. — Она провела гребешком по волосам.

Голова Пита повернулась, его глаза отразили свет.

Меня знобило. Голова раскалывалась.

— Я ухожу… я должен вернуться домой.

Лойс пропустила мои слова мимо ушей и отправилась на кухню. И Пит за ней. Я услышал, как она заговорила с ним. Потом вернулась, села рядом со мной, дала мне таблетку аспирина и стакан воды.

Я проглотил таблетку и выпил всю воду.

Стоя на полу и глядя на меня снизу вверх, Пит казался очень маленьким. Я встал, чтобы уйти, и понял, что не могу.

— Поспи, Лоренс.

Я закрыл глаза, услышал, как Лойс выдворила Пита из комнаты. Когда я открыл глаза, Лойс прерывисто дышала. Она прижала палец к моим губам — чтобы я молчал.

— Просто обними меня, Лоренс.

Мы лежали рядом, и Лойс рассказала мне, что перед началом матча мать погибшей девочки зашла в похоронное бюро. Коронер выдал разрешение на похороны. Я не открывал глаз. Я не знал, что ей известно, сказал ли ей шеф что-либо, сообщил ли, что мы сделали. Лойс шептала:

— Эта женщина хотела, чтобы они вырвали молочные зубы девочки и отдали ей… Потребовала, чтобы они обстригли ей ногти и отрезали часть волос. Гробовщик сказал, что она была точно зомби. Он позвонил нам в управление. Кончилось тем, что шеф поехал туда и отвез ее домой. С ней никого не было. Ни единого родственника, никого.

Я чувствовал, что Лойс вся дрожит. Она снова села на кровати.

— Как могут люди быть настолько потерянными, настолько одинокими?

Комната кружилась. Я сосредоточился на вентиляторе под потолком и сказал тихо:

— Я больше года ждал, прежде чем сказал отцу про свой развод.

Лойс смотрела на меня сверху вниз. Я увидел, что ее лицо приближается к моему, и закрыл глаза.

Глубокой ночью я очнулся. Телевизор был приглушен. Я услышал, как какой-то тип разъяснял свою формулу успеха на рынке недвижимости, как можно покупать дома, не выкладывая сразу денег. Супружеские пары сообщали, каким образом они получают шестизначные доходы, как замечательно укрепились их браки и уверенность в себе.

Я поглядел на экран. Тип, продающий кассеты по недвижимости, сидел на балконе гавайского отеля над пляжем. На столике перед ним стоял тамошний коктейль с зонтичком. Он держал кассеты в руке и гарантировал стократное возвращение денег. На заднем плане кипел прибой.

Тут я расслышал собачий лай и вспомнил, что Макс сидит в машине.

Стрелки часов светились на пяти тридцати. На тумбочке я увидел фарфоровую кошечку, лежащую на спине, задрав лапы в воздух. Вместилище для жвачки. Лойс засунула комок жвачки ей между лапами. Внезапно я ощутил запах мяты.

Я ушел, не разбудив Лойс.

С подъездной аллеи я подобрал газету. Под передовицей о нашей победе мелким шрифтом кратко упоминалось дорожное происшествие. Девочку кремировали без посторонних. Жуткая мысль — ребенок, превращенный в горстку пепла.

Я каким-то образом ощущал себя ответственным за этот ничего не говорящий конец. Стоя на утреннем холоде, я трясся в ознобе и думал о жизни этого ребенка, растворившейся в нашем оглушающем стремлении к чемпионскому титулу, и о том, как центральная фигура всего этого прячется за футбольной маской по моему настоянию.

Женская подростковость — это кровавый спорт, куда больше, чем футбол или баскетбол. Ничто не может сравниться с безмолвными менструальными реками, которые незаметно текут из каждой женщины.

В холодном безмолвии гимнастического зала я увидел полоски, указывавшие, где Черил Карпентер, подружка Кайла, от боли царапала натертый пол.

Черил сделала аборт накануне. Полицейский в соседнем графстве проверял номера машин у больницы. У нас заведено проверять клиники неофициально и обмениваться информацией. Консервативные элементы в городах не признали закон страны, и после легализации абортов время от времени случались нападения на клиники и пациенток.

У Черил, как оказалось, на следующий день произошло осложнение, вызвавшее внутреннее кровоизлияние. К тому времени, как я приехал, «скорая» уже увезла ее в больницу.

Директор школы Стэн Тэннер стоял рядом со мной. Это он позвонил шефу, своему другу, и тот распорядился, чтобы Лойс отправила меня в школу повидать Кайла. Вновь мной управляли дистанционно, такое вот возникало ощущение.

Тэннер ознакомил меня с положением вещей. На перемене распространился слух, что у подружки Кайла выкидыш и она истекает кровью. Едва Кайл услышал про это, как стал кричать, бить кулаками по шкафчикам, а затем исчез. И только когда снова начались занятия, кое-кто из ребят увидел из окна, что Кайл на поле в шлеме и наплечниках закручивает спирали.

К тому времени, когда я приехал, Кайл уже побывал совсем один в раздевалке, разломал несколько шкафчиков и вернулся в класс.

Было жутко стоять с директором в зале, где шумные собрания подбадривали команду, где Кайл заставлял толпы вскакивать на ноги перед матчами и где сегодня его подружка упала на колени.

Мое появление было встречено свиным хрюканьем. Местные подонки несли вахту перед дверью директорского кабинета. Стэн только свирепо посмотрел на них, а они встретили его взгляд ухмылками, уже накачавшись, все в униформе протестующих — длинные грязные патлы, расшнурованные кеды, размалеванные майки и клетчатые фланелевые рубашки. Пахло арахисовым маслом. И травкой.

Стэн закрыл дверь кабинета, поблескивающую матовым стеклом.

— Прошу, садитесь.

Я познакомился с ним, когда мы с Джанин вступили в клуб любителей бриджа. Он был отличным парнем, но вот одевался чудно. Носил просторные костюмы, как новый муж Джанин, с черной либо белой прошивкой и крашеную накладку.

Стэн быстро перебросил несколько карточек своей настольной картотеки и нашел расписание класса, в котором учился Кайл.

— Знаете, я ощущаю себя смотрителем зверинца. — Он посмотрел на меня. — Не понимаю, почему мы всегда должны посылать мальчиков выполнять работу мужчин. Вот чем мы вечно занимаемся: прячемся за собственными слабостями и посылаем мальчиков сражаться в развязанных нами войнах.