— Теперь римские боги не спасут тебя. Ты — мой, и всего лишь новобранец, а значит, насколько я могу судить, должен принять другого бога. Мой — Коцидий — бог-воин, бог-охотник. Так что бегом, новобранец. Бегом!

Они побежали. Марк жадно вдыхал холодный воздух нагорья в горящие легкие. Эта неделя, наполненная обучением и упражнениями, угрожала быть долгой.

В тот вечер, пока солнце медленно скрывалось за горизонтом, Дубн свернул с пути и, зайдя неглубоко в лес, сбросил на землю свой тюк. Большую часть дня беглецы держались в стороне от дороги, двигаясь напрямик по тропинкам, которые вели сквозь разбросанные на склонах редкие рощицы. Ускользнув от горячей ярости кавалерийских патрулей, разыскивающих убийц людей Перенна, они вернулись на дорогу. Солнце к этому времени уже стояло довольно низко над горизонтом. Бритт указал на найденную им небольшую лощину и махнул рукой на окружающее ее редколесье.

— Нам нужно развести костер. Это место укрыто от дороги, здесь безопасно. Поищи дрова, только постарайся сухие, дым нам ни к чему. И держись так, чтобы тебя не заметили с дороги. Не отходи за пределы слышимости, в холмах водятся волки.

К тому времени как Марк, прихрамывая от волдырей на ногах, отыскал достаточно веток, чтобы сложить приличную кучу из сучьев и палок, бритт вырезал подходящую палку и привязал ее над будущим кострищем на манер вертела. Рядом лежал большой кусок мяса, приготовленный для жарки. Бритт внимательно осмотрел дрова и глубокомысленно кивнул.

— Годится. Если тебе интересно, что это за мясо, я отрезал его от одной из тех лошадей, которых убил утром. Если тебя это беспокоит, можешь выбирать — есть конину или голодать сегодня и завтра. Я взял два таких куска. А пока думаешь, сходи и поищи еще два раза по стольку дров — при такой погоде нам нужно поддерживать огонь всю ночь. И имей в виду, стоит брать ветки потолще, они дольше горят.

Когда Марк вернулся с последней охапкой дров, Дубн уже разжег костер. Он снял сапоги и переворачивал конину над огнем. Мясо жарилось, капли жира падали в огонь и сгорали в ярких вспышках. Запах был пыткой для пустого желудка Марка, и юноша нарушил молчание, желая в большей степени отвлечься от голода, нежели поговорить.

— Дубн, кто научил тебя так хорошо сражаться?

— Отец. Он был охотником, убивал зверей ради еды и шкур, а потом продавал шкуры римским торговцам вроде Руфия. Обычно отставным солдатам. Он учил меня сражаться, идти по следу и охотиться… месяцами жить в глуши, не возвращаясь в нашу деревню. В этих землях есть все необходимое, чтобы выжить, если у тебя подходящие инструменты. Ну-ка, теперь твоя очередь переворачивать мясо.

Марк подвинулся поближе к огню и продолжал расспросы:

— Так почему ты пошел в армию?

Глаза бритта на секунду затуманились.

— Ты задаешь много вопросов.

— Прости. Я не хотел…

— Я пошел в армию, потому что отец, умирая, велел отправиться в тунгрийский форт и попросить центуриона, ведающего набором, взять меня. Отец сказал, что после его смерти армия — лучшее место для меня…

— Тебе было грустно покидать дом?

— Грустно? Да, мне было грустно. Покидать дом нелегко. Жизнь в армии оказалась совсем другой.

— Тяжелой?

— Нет. Вся их суета мне ничуть не докучала. Мой центурион бил меня жезлом из лозы, желая привлечь внимание и вколотить свои уроки. Я сказал, чтобы он продолжал, мне это нравится. Он сломал один жезл и потребовал новый.

Могучий бритт сделал паузу.

— Ничуть не труднее того, к чему я привык. Просто я был не дома.

Марк замолчал, критически осматривая мясо. Он представлял себе огромного бритта юношей, не слишком отличающимся от нынешнего мужчины, молчаливого и гордого. Воина с головы до пят. Серьезный вызов для его первого центуриона, которому предстояло превратить варвара в обученного солдата.

Мясо, почти готовое для еды, начало покрываться хрустящей корочкой.

— Дубн?

— Да?

— Что мне делать, когда мы доберемся до Холма?

— У Руфия есть план. Когда мы встретимся, он нам расскажет.

— А когда мы с ним встретимся?

— На дороге. Давай есть мясо, пока оно не сгорело.

Бритт одним взмахом кинжала снял мясо с вертела, положил на деревянную тарелку и, разделив на две равные части, передал одну из них римлянину. Марк благодарно кивнул, запахи еды дразнили его. Он осторожно запустил зубы в горячее мясо, пережевывая первый кусок с открытым ртом, чтобы не обжечь небо. После целого дня марша пища показалась ему божественной. Юноша ел, не замечая текущего по подбородку жира.

— Никогда не думал, что буду есть конину… или что она окажется такой вкусной.

Бритт проглотил кусок своей порции.

— Ты удивишься тому, что сможешь сделать, если потребуется. Сейчас твоя очередь говорить о прошлом. Расскажи о своем отце.

Марк на секунду задумался, пережевывая мясо.

— Думаю, он был хорошим человеком, но так и не научился держать при себе свои мысли, даже опасные. Даже когда мать пригрозила забрать детей к сестре в Неаполь, если он не прекратит раздражать императора. У него были невероятно старомодные взгляды. Он считал, что существующая система правления ведет Рим в тупик, создавая все более и более слабых вождей. Он верил, что единственный ответ — республика, которой управляет избираемый народом Сенат. Дядя Кондиан однажды сказал мне, что его брат слишком легко и свободно делится убеждениями. По его словам, отец принял снисходительность последнего императора за согласие и решил, что старик собирается отречься от трона и восстановить республику. Конечно, этого так и не случилось. Дядя Кондиан боялся, что все закончится нашей гибелью, но, наверно, я так и не смог поверить в оправданность его опасений…

Он умолк, вспоминая.

— К тому времени над нами уже сгустились тучи, но я так и не узнал о них. Или, возможно, не желал знать. Я пытался поговорить с отцом за несколько дней, до того, как меня отправили с этим дурацким поручением, после ужина в честь дня рождения сестры. После еды мы сели вместе за чашей вина, и все было по-прежнему. Его презрение к императору, надежды на восстановление республики… Я предупреждал его, что стоит быть поосторожней с такими взглядами, что новый император может не разделять терпимости своего отца. Я сказал, что не следует ругать трон при человеке, который поклялся защищать императора ценой собственной жизни… но он, конечно, не стал слушать. Ответил только, что немного забавно говорить ему о верности императору, если моя красивая форма куплена за отцовские деньги. Этим все и кончилось.

Дубн кивнул, проглотил мясо и тихо фыркнул:

— Отцы. Они всегда сумеют поставить тебя на место, как бы ты ни вырос.

Оба умолкли и сидели так, пока Дубн не разрушил идиллию, указав на ноги Марка: