Весной Олаф ушел в поход и не возвращался в Бьеорк–фьорд пять зим. С ним отправились ярлы Орм, Хрольн Красноглазый и Снуги Лосось, а также Торнир Собака, Бранд Мучная Борода и Гисли Лежебока. Был с Удачливым вначале и некий Эльвир, прозванный Детолюбом за то, что запрещал своим викингам бросать на копья младенцев. Этот Детолюб держался обособленно, поговаривали, что с головой у него тоже не все в порядке, как и у Рунга Корабельщика, уж очень своим поведением он не походил на остальных. Впрочем, вскоре Детолюб с двумя кораблями отстал от них — больше они с Олафом не встречались. Олаф же пришел в Ирландию, и начались тяжелые для той страны времена — Удачливый взял там большую добычу. Затем бьеоркский ярл разделил своих людей: сам вместе с Гисли у берегов Шотландии немало потопил кораблей саксов и перебил многих воинов. Ярлы же Орм, Снугги и Хрольн Красноглазый отправились на юг. Они подошли к Италии и не давали проходу купеческим кораблям. Две зимы провели они на Сицилии. Бранд Мучная Борода и Торнир Собака сожгли многие города по Сене и брали выкуп с захваченных знатных людей или отдавали за золото родственникам тела, если кто–нибудь из богатых заложников умирал. В монастырях нашли они немало сокровищ — они умели пытать монахов так, что те открывали им все свои тайники. Бранда Мучную Бороду еще называли Весельчаком, потому что, прежде чем убить кого–нибудь, он заставлял свою жертву плясать и петь. Бранд и Торнир немало обогатились.

Сам Удачливый пошел на Запад. Море в ту пору бушевало. Когда ярл достиг Ирландии, на его корабле при самом подходе к острову появилась большая течь, с которой гребцам было не справиться. Вытащив корабли на берег, люди Олафа взялись за починку. На мысе, который прозвали они Мысом Птичьих Скал, выкопали землянки и провели на нем две зимы и два лета. Недалеко были горячие источники, море кишело рыбой, а на самом мысе шумел птичий базар. Викинги Олафа занимались охотой, ловили и вялили рыбу. За то время, пока они там жили, к мысу прибило двух огромных китов. Жизнь там была так благоприятна, что некоторые из внезаконников пожелали остаться на острове.

Рюрик все то время находился с отцом. Удержать его не было никакой возможности — он показал себя настоящим храбрецом. Во время битвы у берегов Шотландии прыгнул он за борт с топором, подплыл к вражескому кораблю, уже изрядно поврежденному, на котором спасался вождь саксов, и начал пробивать его днище. Многие воины Олафа, увидев бесстрашие сына ярла, бросились за ним и пустили корабль на дно. После этого и принялись саксы рубить свои канаты и уводить оставшиеся корабли — да только немногим это удалось сделать! В другой раз, действуя секирой, убил Рюрик неожиданным приемом вражеского воина, который похвалялся своей силой и насмехался над его юностью. Все викинги пришли к выводу, что сын Олафа родился настоящим воином, а кроме того, сообразительности было ему не занимать. Гендальф никак не мог поспеть за ним, хотя сам славился ловкостью и подвижностью и выглядел юношей. Про скальда поговаривали: остается он таким молодцом оттого, что, подобно Отмонду, знается с нечистью и похаживает к одной бьеоркской ведьме, имя которой Эдгерд. Что же касается Рюрика, то он уже греб наравне с другими гребцами и спал как ни в чем не бывало под любым дождем или снегом. Ноги его сделались привычными к любой качке. Визард его многому научил, в том числе и определять по звездам путь. Надо сказать, что именно тогда сделался Рюрик отменным мореходом: видно, с рождения имел к подобному искусству предрасположенность, о чем многие викинги говорили ярлу. Олаф, слушая их похвальбы, только одно бормотал под нос:

— Не уживутся в берлоге два медведя.

Он в том походе не делал никакого различия между сыном и своими дружинниками. И не раз признавался Визарду, что хочет видеть наследника конунгом. Свои же планы хранил в тайне, и никто не знал, что можно ожидать от Олафа, как он себя поведет и куда прикажет направить корабли. Поговаривали, что вынашивает Бесхвостая Лиса замыслы борьбы с Хальвданом. Многие находили, что стоит ярлу только бросить клич среди норвегов, недовольных конунгом, — а обиженных по фьордам было уже превеликое множество, — и победа будет за ним.

Что касается Рюрика, в Исландии не оказалось у него соперника в умении лазать по скалам и плавать. Всем был бы он хорош, но вот характер делался у него все заносчивее, и на язык он стал просто непереносим. Он уж очень возгордился своими способностями и не прочь был похвастаться перед другими ловкостью и силой. Никто старался с ним не спорить. Нашелся только один викинг, которому высокомерность Рюрика показалась чрезмерной. Звали его Грим. Этот самонадеянный Грим и сам за словом в карман не лез. Он часто спрашивал товарищей, не пора ли им вернуть сопляка на землю, и твердил, что, пока не поздно, нужно это сделать, иначе сынок Олафа в своем самомнении всякую грань перейдет. Те, не желая ссориться с Удачливым, предпочитали помалкивать, но Грим не унимался и насмехался над их трусостью. Он похвалялся перед всеми, что возможный гнев Олафа ему нисколько не страшен. Сам он только и ждал случая, чтобы поддеть мальчишку и поставил на спор, что его обтешет. Ждать, к слову сказать, пришлось недолго. Во время одной рыбалки, когда Рюрик уселся вместе с другими в лодку и принялся грести столь быстро, что остальные были вынуждены под него подстраиваться, Грим внезапно бросил свое весло. Когда его спросили, почему он это сделал, Грим отвечал:

— Куда же мне угнаться за самим Мимиром, сила которого так же внушительна, как и его недюжий ум. С удовольствием сделался бы я сейчас балластом, да вот только боюсь, что кое–кто тут же меня и выбросит за борт. А впрочем, может быть, всем нам оставить весла? Что толку сучить ими туда–сюда, когда ясно дело — из всех нас гребет один только великан!

Насмехаясь, Грим следил за мечом, который Рюрик положил возле себя. Викинг намеревался в случае чего наступить на ножны и не дать мальчишке вытащить меч. Но сын ярла вскочил столь стремительно, что никто даже не успел удивиться или засмеяться словам Грима. Лежало на дне лодки весло. Рюрик схватил это весло и ударил им Грима по голове. Тот и рухнул как подкошенный. С тех пор все споры прекратились. Но еще больше возгордился собой сын ярла после схватки с медведем. Медведь, живший неподалеку в горной пещере, повадился ходить за рыбой, которую в сараях держали люди Олафа. И не раз и не два утром двери сараев оказывались сорваны, а добыча либо исчезала, либо была испорчена. Медведь наедался рыбой до отвала и был весьма хитер. Когда устроили на него засаду и несколько дней его караулили, не совался к сараям, видно, чуя опасность. Многие думали, что больше он не придет. Но стоило только оставить попытки его убить — тут же появился, откатил от дверей огромные камни, сорвал двери и попортил немало рыбы. От озорства лапой пробил он днище одной лодки. В ту ночь разразилась буря, и сопения разбойника никто не слышал. Рюрик, никому ничего не сказав, отправился в горы. На леднике увидал он следы лап, которые и привели его к жилью зверя. К вечеру, взяв лук со стрелами и секиру, настолько острую, что до лезвия ее невозможно было дотронуться, не поранившись, вновь он ушел из лагеря; ветер дул со стороны моря, и сын ярла подкрался к самой пещере. Медведь знай себе ворочался и дышал в ее глубине, но его дыхание Рюрика нисколько не смутило. Мальчишка нарочно не позвал с собой ни Визарда, ни Гендальфа — а все для того, чтобы самому торжествовать победу. Наугад пустил Рюрик несколько стрел в пещеру и ранил хозяина — тот как заревет, как полезет вон! Рюрик, крепко сжав секиру, приготовился. Медведь в ярости вышел на задних лапах, глаз его был поврежден стрелой — тут–то и настал ему конец! Не раздумывая, сын Удачливого выскочил из засады — удар оказался таким сильным, что секира отрубила лапу, которой зверь махал перед собой, вошла в череп и было ее оттуда не вытащить. И тогда, весь в медвежьей крови, Рюрик отправился за подмогой. Люди в лагере повскакали, увидев его всего окровавленного. Сын ярла приказал двум воинам следовать за ним, и те послушались, следом же поспешила толпа. С большим трудом удалось вытащить секиру. Тащили ее на глазах у многих, и Рюрик слышал, как викинги удивлялись его сноровке и силе. После этого его высокомерие перешло все границы.