одна шальная. Счастье мое, что еще темно было, как раз перед зорькой. Ничего, все бывает, товарищи. Только вот тех четверых жалко, хорошие были ребята... Ну, значит, пока. Еще увидимся.

Когда все разошлись, фенин отец подождал немного и, озираясь, пошел1 домой. Уже светало. Не успел он пройти и половины пути, как перед ним выросла Феня.

— Куда так рано?—удивился он.

— К колодезю. Там две щепочки...

— Какие щепочки?

— Да ну, батя, не спрашивайте, вы смеяться будете. Мы с Нюркой спорили.

— О чем?

— Да так... Что вам за интерес? А вы откуда? Мама всю ночь тревожилась.

— Тебе надо все знать. Идем до хаты.

Они пошли вместе. Вскоре показалось солнце. Из-под ног у них выросли тени. Короткая старалась перегнать длинную и смешно ломалась на рытвинах и бугорках.

XII

Вот уже несколько дней как Леля видит своего отца сумрачным и озабоченным. А вечерами, как только стемнеет, у них в доме без конца гости. То придет Иван Макарович, то еще кто-44

нибудь из богатых казаков. Появился в станице и сын Марины— офицер Костик. Он тоже теперь часто заходит к атаману и подолгу беседует с ним, воинственно расхаживая из угла в угол по пестрому турецкому ковру и позвякивая оправленной в серебро кривой турецкой саблей.

Прислушиваясь ко всему, о чем говорится дома, Леля со страхом думала:

«Неужели все это правда? Неужели папу могут убить?».

Она с детства привыкла видеть отца приказывающим, строгим, всегда казаки его слушались. А мама даже говорила, что они его любят. Правда, Леля несколько раз видела, как отец замахивался на рядовых казаков нагайкой. «Ну так что ж? Ведь он же офицер, он же имеет право»,—думала она.

Но в доме считали виновниками всех смут в станице не казаков, а иногородних, главным же образом—бедноту. Этому твердо верила и Леля. Потому-то она все больше и больше злилась на Олю. Она слышала, что алии отец считается в станице «заправилой» и вооружает не только иногороднюю, но и казачью бедноту против атамана и его друзей. Мысль, что какой-то сапожник будет править станицей вместо отца, казалась ей просто дикой.

— А уж Олька, наверное, ждет не дождется сделаться ба-рышней,—сказала она как-то матери.

— Никогда этого не будет,—ответила та.—И не думай.

Прошло еще дня три, и как-то, войдя в класс, Оля заметила, что в углу на задней парте сидят Леля, Симочка и Рая и о чем-то тревожно перешептываются. Тут же в классе сидела Нюра и еще несколько учениц. Не успела Оля переступить порог, как Леля и ее подруги переглянулись и умолкли.

Она села на свое место. Кто-то многозначительно кашлянул, кто-то сказал:

— Стриженая-бритая...

Оля поняла, что это относится к ней, промолчала и склонилась над книгой. До ее слуха долетели голоса Лели и Симочки. Леля говорила:

— Давай спорить, что сделаю.

— Не сделаешь,—подзадоривала Симочка.

— Не зли. Ну так вот же, смотри!

Леля встала и подошла к олиной парте. Окинув взглядом подруг и стараясь говоритъ так, чтобы ее все слышали, она спросила :

— Скажи, пожалуйста: это правда, что ты собираешься стать кубанской царевной?

Оля отвела глаза от книги, посмотрела на Лелю. У той было такое скромное лицо, так просто светились ее голубенькие глазки. так наивно приоткрылся розовый ротик, что, казалось, нельзя было и подумать, что такая хорошенькая девочка могла быть злой. Но Оля отлично ее знала.

— Убирайся!—не сдержала она себя.—Что я тебе—дурочка?

А Леля все с той же очаровательной улыбкой:

— Чего же ты злишься? Спросить нельзя? Мне сказали, что твой отец будет здесь царем. Ну что ж... Мы к тебе будем в гости приходить. Ты будешь нам на золотых блюдах жареных уток подавать, сливочным мороженым угощать, а сама будешь в бархатных платьях ходить. Ой, какая ты счастливая, Оля! Ты уж, пожалуйста, нас не забудь тогда.

— Чего ты от меня хочешь?—Оля поднялась.—Чего ты от меня хочешь? Что ты ко мне лезешь?

— Девочки, царевна гневается,—обратилась Леля к подругам. Те засмеялись. Тогда Оля выскочила из-за парты и подбежала вплотную к Леле.

— Ты слышишь?! Уйди, а то...

— Что? Что «а то»?—перестав кривляться, спросила Леля.— Думаешь—я тебя так и испугалась? Царевна! Круглый год одно и то же платье носишь, на каждом локте по четыре латки да по три заплатки, а воображаешь о себе кто его знает что. Думаешь, что твой отец и в самом деле сделается1 тут...—Она запнулась, подумала и крикнула:—Вместо атамана! Да?

— Пусть твой отец будет атаманом. Что ты ко мне пристала?

— Мой отец и так атаман.

— Ну и радуйся.

— Воображаешь, что теперь атаманов совсем не будет?

Оля поняла, что Леля старается вызвать ее на ссору и решила не Поддаваться. Однако, не выдержала и ответила:

— А вот тогда посмотрим—будут атаманы или не будут.

— Девчата, вы слышали?—Леля повернулась к подругам.— Вы слышали?

— Не трогай ее,—пряча улыбку, сказала Симочка,—не под-ходи—насекомых наберешься.

— Ха-ха-ха! Вот так царевна!—прыснула Рая.—С насекомыми! Ха-ха-ха!

Оля стояла, как затравленная. Она переводила глаза с одной девочки на другую, ища сочувствия. Вдруг—этого никто в классе не ожидал—с парты вскочила Нюра.

— Бросьте!—запальчиво крикнула она.—Что вьи все на одну напали? Лелька! Сядь на место!

В первую минуту ни Леля, ни Оля и никто из девочек не могли понять, шутит Нюра или говорит серьезно. Когда же она решительно стала между спорившими, все поняли, что это не шутка. Леля смутилась, и ее нежное личико стало покрываться пятнами, голубые глаза посерели...

— Вот как...—медленно Iпротянула она.—Значит, ты, Нюрка, за эту дрянь? Да? Ну, хорошо... Так и запомним...

В класс быстро вошла Таисия Афанасьевна. Она была бледна

и встревожена, под глазами у нее лежали тени. Не отвечая ни на чьи приветствия, она торопливо приказала:

— Немедленно по домам!

А когда ее стали спрашивать: «Почему? Что случилось?» она беспомощно опустилась на стул.

— Ах,—она вскочила,—какие вы глупые! Сами должны понимать. Не маленькие. Не видите, что кругом творится?

— Большевики?—испуганно спросил кто-то, и все, кроме Оли, молча обступили учительницу.

— Успокойтесь!—Таисия Афанасьевна подняла руку.—Успо-койтесь! Пока еще ничего такого нет, пока...—тут она заметила Олю.—Гнездюкова, не копайся. Живо собирай книги. Собрала? Иди домой...

И только тогда, когда Оля, Галя и еще некоторые девочки оставили класс, она, окруженная тесным кольцом близких ей учениц, тихо сказала:

— Спокойствие. Поняли? И язык за зубами. Поняли?