— Что с тобой, Феридэ? — удивлялся он. —Откуда в тебе такая нежность?

Не важно, откуда появились эти чувства. Сейчас не время былофилософствовать.

— Что поделаешь? Это так. Люблю — и все! — сказалая с прежним жаром.

— Обещай мне: как только приедешь домой, ты этомубедному младенцу, этому

малышу передай на память… Сувенир… Ну, сам понимаешь,сувенир d'amour[14].

Ах, как мне хотелось в присутствии Мишель дать Кямранукакую-нибудь безделушку для внучонка кормилицы! Но, как назло, в кармане у меняне было ничего, кроме бумажного катышка, которым я собиралась запустить впрестарелую сестру, всегда дремавшую на вечерних занятиях. И тогда безвыходноеположение вдохновило меня на нечто большее. Словно желая заключить Кямрана всвои объятия, я схватила его за руки.

— Ты должен обнять за меня этого малыша и много, многораз поцеловать его. Понимаешь? Обещаешь мне это?

Мы были почти в объятиях друг друга. Я чувствовала егодыхание. Мой бедный неосведомленный кузен не мог понять этой бури чувств ипребывал в страшной растерянности. Роль была сыграна великолепно. Можно былоопускать занавес. Я отпустила руки Кямрана и, задыхаясь, выскочила из комнаты.Я ждала, что Мишель догонит меня в коридоре, бросится на шею. Однако ничего неслучилось. Я не услышала за собой шагов и остановилась, потом тихонько подошлак комнате, где хранились наши карты, и прислушалась. Изнутри не доносилось низвука. Я не вытерпела и толкнула дверь. Кого же я увидела?! Это был старый братКсавье, который иногда приходил к нам давать уроки музыки. Он стоял наскамейке, согнув в коленях старческие ноги, и искал в верхнем ящике шкафанотные тетради.

Ах, будь он неладен! Принять старикашку за Мишель!.. Толькоопозорилась перед Кямраном!

Я чувствовала, что лицо мое пылает огнем, как во времяприступа лихорадки. Вместо того чтобы вернуться в класс, я вышла в сад, подошлак источнику и сунула голову под струю воды.

Мало того, что я вся пылала, тело мое охватывала какая-тостранная дрожь. Вода стекала по волосам, по лицу, проникая за рубашку, а ястояла и думала:

«Если уже игра в любовь заставляет человека так гореть итрепетать, так какова же сама любовь?!»

* * *

В этот год Кямран часто приходил ко мне в пансион, такчасто, что всякий раз, когда в классе открывалась дверь, сердце мое начиналоучащенно биться, словно это опять пришли за мной из прихожей. Можно сказать,что шоколада, печенья и пирожных, которые мне преподносил Кямран, хватало навесь класс.

Моя подружка по классу Мари Пырлантаджиян, знаменитая нетолько прилежанием, но и своим обжорством, разгрызая большими белыми зубами моиконфеты, говорила с нескрываемой завистью и восхищением:

— Как, наверно, любит тебя твой поклонник, если онприносит такие вкусные вещи!

Вместе с тем вся история начала мне уже надоедать. Менячасто мучили угрызения совести: подарки Кямрана — это была плата болтливойдевчонке за молчание, а я выдавала их подружкам за знаки внимания. Как это былонечестно! Да и почему Кямран так зачастил в пансион? Всякий раз у него былакакая-нибудь причина: «Шел проведать больного товарища, который живет тутнеподалеку…» Или: «Хотел послушать музыку в саду Таксим…»

Как-то во время очередного визита он сказал, хотя я его ни очем не спрашивала:

— Был у Нишанташи у старого приятеля отца. Отец егоочень любил.

Не удержавшись, я кинулась в атаку:

— Как его звать? Чем он занимается? По какому адресуживет?

Мой кузен растерялся. Нападение было так неожиданно, что онне успел даже выдумать имя и адрес. Покраснев, смущенно улыбаясь, он хотел былообмануть меня словами:

— Зачем тебе это знать? Для чего тебе? Какое странноелюбопытство!

Я вела себя так, будто вопрос был очень важный.

— Хорошо же. Я спрошу об этом у тети на той неделе.

Кямран сделался совсем пунцовым.

— Прошу тебя, — взмолился он, — не говори обэтом маме. Она не хочет, чтобы мы встречались.

Коварный скорпион, вечно ты будешь меня обманывать!.. Язнаю, что ты собой представляешь! Рассердившись, я вскочила с кресла и сунула вкарманы передника руки, которые он пытался схватить.

— Если вы считаете, что меня интересуют друзья вашегоотца или ваши собственные друзья, вы ошибаетесь. — Я выпалила этосовершенно неожиданно, ни с того ни с сего, и вышла.

После этого случая всякий раз, когда Кямран появлялся в пансионе,я под разными предлогами не выходила к нему. Коробки, которые он продолжалприносить, я открывала в саду или классе и тут же отдавала на разграблениеподругам, даже не притронувшись к ним.

Все было ясно. Несомненно, счастливая вдовушка жила где-нибудьнедалеко от пансиона. Они договорились еще в ту ночь… Мой кузен часто хаживал кней в гости, а на обратном пути заглядывал в пансион.

Какое мне дело до их нравственности?! Но меня бесило, что ястала игрушкой в их руках. Всякий раз, когда я думала об этом, меня бросало вжар и я кусала губы, чтобы не заплакать от злости.

Было, конечно, очень просто узнать, где живет Нериман,спросив об этом дома. Но я не представляла себе, как можно произнести вслух имяэтой женщины.

Однажды в воскресенье я гостила дома. Кто-то обратился кНеджмие:

— Ты знаешь, два дня тому назад я получила письмо отНериман… Кажется, она очень счастлива…

В этот момент я собиралась выйти из комнаты, чтобы искупатьв бассейне маленького пуделя. Услышав это известие, я остановилась у порога,присела на корточки и осторожно выпустила собачонку на пол. Расспрашивать осчастливой вдовушке я, конечно, не стала бы, но никто не мог запретить моимушам слушать.

— Нериман очень довольна мужем. Ах, если бы бедняжкахоть на этот раз оказалась счастливой! — продолжала гостья.

А Неджмие, как глухое эхо под куполом бани, повторила:

— Да, да, пусть хоть в этот раз будет счастлива,бедняжка!

На этом разговор прекратился. Неожиданно все выяснилось самособой.

Я спросила шутливо:

— Ханым-эфенди вторично вышли замуж?

— Какая ханым-эфенди?

— Та, от которой вы получили письмо. Нериман-ханым.

Неджмие ответила мне за гостью:

— Как, разве ты не знала? Давно… Нериман вышла замуж заинженера. Вот уже полгода они с мужем в Измире.