— Что ты натворила, Феридэ? Что теперь делать?

— Да ведь это рыбаки, не людоеды, — засмеялась я вответ.

Все же наше положение было действительно щекотливым.Особенно у меня. С голыми до колен ногами, с чулками в руках, я никак не былаподготовлена к встрече с людьми.

Мюжгян уже готова была кинуться бежать, словно тонконогийпаучок от швабры. Мне стало стыдно за нее, но я не подала виду и приняласьболтать с рыбаками.

Я спросила, почему вода в этот день затопила берег,поинтересовалась, в какие часы и где они ловят рыбу. Словом, это былипустяковые вопросы, только для того, чтобы что-то сказать.

Двое из рыбаков были молодыми парнями лет по двадцати —двадцати пяти, третий — бородатый старик.

Парни казались смущенными. Старик отвечал за всех. Однакоясно было, что он, как и я, испытывает неловкость.

Он спросил, кто я. Замявшись немного, я ответила:

— Меня звать Марика. Я приехала из Стамбула погостить усвоего дяди-купца… — и пошла прочь.

Мюжгян вцепилась мне в руку и потащила назад.

— Да накажет тебя аллах, — причитала она, —зачем ты обманула?

— А что такое я сказала? Тетушки в Стамбуле строгонаказывали мне: «Не болтай лишнего… Не мели чепухи… В тех краях все людисплетники…» Вот я и ответила, чтобы рыбаки не сказали: «Ну и мусульманскаядевица! Не то что лицо, даже ноги открыты».

Словом, эта трусиха Мюжгян сделала из мухи слона…

* * *

Вечером, когда мы с Мюжгян гуляли под руку, я заметила, чтоневдалеке от нас кружит верхом молоденький кавалерийский офицер. Можно былоподумать, что он здесь, как на плацу, дрессирует лошадь. Неужели для конныхпрогулок мало места в степи? Однако он продолжал ездить взад и вперед, апоравнявшись с нами, бросал на нас такие выразительные взгляды, что, казалось,вот-вот остановит лошадь и заговорит.

Когда наконец он чуть ли не в десятый раз проехал у нас подносом, гарцуя на своем скакуне так лихо, что нам пришлось даже отступить задеревья, я легонько кашлянула и, улыбнувшись, сказала:

— Все ясно, Мюжгян-абла!

Мюжгян глянула на меня удивленно.

— Что ты этим хочешь сказать, Феридэ?

— Хочу сказать, что мы уже не дети, как прежде, абла.Здорово же вы флиртуете с господином офицером.

Мюжгян засмеялась:

— Я? Сумасшедшая девчонка…

— А что может случиться, если вы снизойдете до того,чтобы поболтать с ним немного по-приятельски?

— Ты думаешь, офицер гарцует из-за меня?

— Надо быть глупой, чтобы не видеть этого.

Мюжгян опять улыбнулась, на этот раз в глазах ее мелькнулочто-то похожее на страдание.

— Дитя мое, — вздохнула она, — я ведь не изтех, за которыми увиваются… Это он из-за тебя крутится вокруг нас.

— Что ты говоришь, абла! — воскликнула я, широкораскрыв глаза.

— Да, да, из-за тебя. Я видела его и до твоего приезда.Но тогда он проезжал мимо, не отличая меня вот от этих придорожных деревьев. Онпроезжал и больше не возвращался.

В тот же вечер после ужина мы вышли с Мюжгян из дома и молчадвинулись к морю.

— У тебя какое-то горе, Феридэ? — нарушила наконецмолчание Мюжгян. — Ты молчишь.

— У меня не выходит из головы чепуха, которую ты мнесказала днем. Мне грустно, — помедлив, ответила я.

— Почему? В чем дело? — удивилась Мюжгян.

— Ты сказала: «Я не из тех, за которыми увиваются!»

Мюжгян тихо засмеялась:

— Хорошо, но тебе-то что?

Глаза мои наполнились слезами, я схватила кузину за руки иглухим голосом спросила:

— Разве ты некрасивая, абла?

Мюжгян опять улыбнулась, щелкнула меня легонько по щеке исказала:

— Я, конечно, не урод, но и не красавица, давай считать— обыкновенная и не будем больше спорить об этом. Что касается тебя… Знаешь, тыстала просто изумительной!

Я притянула Мюжгян за плечи к себе, коснулась носом ее носа,словно собиралась поцеловать, и шепнула:

— Давай и про меня скажем, что я обыкновенная… И наэтом покончим.

Мы подошли к обрыву. Я принялась подбирать с земли камни ишвырять в море. Мюжгян последовала моему примеру, у бедняжки ничего неполучалось, слишком слабы были руки.

Брошенный мною камень на миг исчезал в воздухе, затем падалв воду, разбрызгивая во все стороны сотни сверкающих звезд. А камни Мюжгян едвадолетали до обрыва и стукались о гальку, издавая какой-то смешной звук, или жезарывались в прибрежный песок. Нас это ужасно забавляло. Казалось бы, залитоелунным светом море должно было вдохновлять нас, двух молодых девушек, отнюдь нена шалости. Но что поделаешь, все было наоборот. Вскоре Мюжгян устала и села набольшой камень. Я опустилась на землю у ее ног.

Мюжгян расспрашивала меня о школьных подругах. Я поведала ейнесколько историй, связанных с Мишель. Потом как-то само собой началарассказывать историю моей выдуманной любви.

Зачем меня дернуло это сделать? Была ли это простопотребность поболтать?.. Не знаю. Я несколько раз пыталась остановиться,чувствуя, что говорю вздор, но не могла. В общем, я рассказала, как обманулавсех подружек сказкой про белого бычка. В пансионе мне приходилосьприкидываться страдающей — уж такую я себе придумала роль, — но и теперьмне тоже вдруг становилось грустно, хотя для этого не было никаких оснований.Голос мой как-то затухал, на глаза навертывались слезы… Я старалась не смотретьв лицо Мюжгян, теребила подол ее платья или же клала голову ей на колени и всевремя смотрела вдаль, на море…

Сначала я хотела скрыть от Мюжгян героя этой сказки, нопотом проговорилась.

Мюжгян слушала молча, только поглаживала рукой мои волосы.

— Конечно, выдать моим подружкам ложь за правду, авымысел за действительность очень стыдно… — закончила я свой рассказ.

И как вы думаете, что мне на это ответила Мюжгян?

— Моя бедная Феридэ, — сказала она, — ты и всамом деле любишь Кямрана.

Я с криком накинулась на Мюжгян, повалила ее на сухую травуи принялась что было силы трясти.

— Что ты сказала, абла? Что ты сказала? Я?.. Этогоковарного желтого скорпиона?..

Мюжгян отбивалась и, задыхаясь, старалась вырваться.

— Пусти меня… Платье порвешь… Увидит кто-нибудь…Стыд-то какой! Отпусти, ради аллаха! — умоляла она.