– Мой дед и сам был большим мечтателем, разве не так? Я уверен, что многие из присутствующих здесь наслушались от него за последние месяцы разных историй. О том, как сад питается кровью Тёрнов. Или о том, что он видел Мертвоглазую Сейди незадолго до того, как…

– Тай! – перебил папа дядю, его зычный голос без труда преодолел короткий путь до кафедры. – Давай закругляйся.

Дядя Тай натужно улыбнулся папе:

– Конечно, мой старший брат. Как скажешь… – Он снова повернулся лицом к аудитории. – Я любил отца. Очень сильно любил. И теперь с нетерпением жду возможности с ним помириться.

– Тай! – рявкнул папа, но дядя уже отошел от кафедры.

Он не сел рядом с нами опять на скамье. А, сорвав с шеи галстук и швырнув его на блюдо для пожертвований у церковной двери, вышел на улицу.

Когда служба закончилась и я с родителями вернулась в дом, все еще звеневший тишиной, установившейся в его стенах после ухода дедушки, я спросила у них, что имел в виду дядя Тай.

– Почему он сказал, будто дедушка видел Мертвоглазую Сейди?

К тому времени я уже была наслышана о Сейди. Но тогда я впервые услышала о том, что ее видел хорошо знакомый мне человек.

Мамин голос остался тихим и спокойным, но я заметила, как побелели на бокале с вином кончики ее пальцев.

– В роду Тёрнов бытует поверье: каждый из нас перед смертью увидит Мертвоглазую Сейди.

Папа тогда ничего не сказал. Он упорно смотрел в окно гостиной на сад – будто не слушал нас вовсе, но на мгновение взглянул на меня, когда я задала маме новый вопрос.

– То есть эта Сейди нас убивает? – Мой голос повысился, а мама подошла, присела рядом и прижала меня к себе с нежной улыбкой.

– Ничего подобного, – легко, почти весело произнесла она. – Ее появление – всего лишь предостережение: впереди опасность. А сама Сейди довольно безвредна. Это просто девушка, с которой случилось плохое. Но это ведь не делает ее плохой?

И только после этих маминых слов папа отвернулся от окна, и его губы изогнула скупая тёрновская улыбка.

– Твой дядя так сказал лишь потому, что рассердился на дедушку за то, что он оставил этот мир прежде, чем они смогли помириться.

– Но ведь не дедушка выбрал, когда ему умереть? – уперлась я.

– Нет, – еле слышно откликнулся папа. – Не он…

Я лежу в кровати, прислушиваясь к ветру, со свистом прорывающемуся в зазоры вокруг круглого окна моей комнаты. Если на чердаке надо мной и прячется сипуха, то сейчас она затаилась и не подает звуков. Но стоит ветру поменять направление – и сверху доносится громкая дробь ударов в нестройном, действующем на нервы ритме.

– И что ты имеешь против сна? – бормочу я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Выскользнув из постели и памятуя о совиной лепешке, в которую вляпалась прошлой ночью, я предусмотрительно надеваю на ноги сапоги. Череп хорька, найденный мною в мансарде, уже отчищен, отмыт и отполирован. И теперь по-хорячьи ухмыляется мне с подоконника. Кэролин сказала, что он добавил индивидуальности моей комнате. Я склонна с этим согласиться. Хотя при взгляде на него сожалею, что у меня нет другого питомца. Живого, с мехом.

Хозяйственная зона мельницы погружена в темноту и пахнет плесенью. Обойдя кучи коробок, я добираюсь до приставной лестницы, ведущей на чердак, и… спотыкаюсь об одну из гирь, которыми дядя Тай ни разу не пользовался. «Уж не обитает ли на этой мельнице еще какой-нибудь призрак, которому я чем-то не понравилась?» – закрадывается мне в голову подозрение. Или просто я такая неуклюжая?

Подсвечивая фонариком на телефоне, я стараюсь не вляпаться в совиные нечистоты. Маленькое круглое окно – близнец окошка в моей спальне внизу – остается открытым. Оно болтается на петлях туда-сюда, то и дело ударяясь о раму. Как бы стекла не побились! Я поспешно подхожу к окну. Мельница и без постоянно открытого окна довольно хорошо продувается.

Едва я протягиваю руку, чтобы схватиться за шпингалет, как на нее обрушивается град. Борясь с ветром, я пытаюсь задвинуть шпингалет. Как только мне это удается, стекла – чудом невредимые! – освещаются вспышкой молнии. И в этом бликовом свете я вижу глаза-обереги, вырезанные в каменной кладке вокруг окна. Их семь – по всей окружности окна.

У меня внутри все холодеет. Столько глаз в одном месте я еще не видела! Умом я понимаю: это все старые предрассудки. Раньше люди верили, что подобные обереги защищают от зла, порчи, зависти и всякой прочей негативной энергии, и многие вырезали их над входной дверью в свой дом. И в городке, где большинству построек уже не один век, не стоит удивляться таким находкам. Но увидеть такое количество глаз… Бр-р! Это стремно. Особенно после того, как нашли ту утопленницу без глаз…

Я возвращаюсь в свою комнату. Но тревога, обуявшая меня на чердаке, понуждает сразу кинуться к окну. Склонившись над столом, я осматриваю каменную кладку в поисках таких же глаз-оберегов. Поначалу я их не замечаю. Но они есть – под толстым слоем фасадной краски проступают семь резных глаз! Я провожу пальцем по одному из них. И тут же подскакиваю: небо снова озаряет молния. Блики света искажают зрение, и на миг мне чудится, будто я вижу чью-то фигуру, стоящую на мосту вдали: темное пятнышко на чернильной черте, выгибающейся дугой над вершиной водопада. Но уже в следующую секунду мое зрение проясняется, и темная фигура исчезает. Остается только мост Бурден – на том же месте, где он был всегда.

Вызов поутру в кабинет мистера Хэмиша никогда не сулил ничего хорошего, но в душе я все-таки надеюсь на радостные новости о летних курсах. Увы, моим надеждам не судьба сбыться…

Мистеру Хэмишу за тридцать, и он относится к тому типу классных руководителей, которые носят плотно облегающие брюки цвета хаки. А в углу его кабинета стоят кресла-мешки, которыми никто, кроме него, не пользуется. А еще он выбривает пробор по центру своих усов и, слушая тебя, прижимает к нему палец.

Услышав мой стук в дверь, он улыбается и широко разводит руки, как будто собирается меня обнять. А когда я замираю на пороге, указывает жестом на кресло-мешок. Я вхожу в кабинет и присаживаюсь в обычное кресло, рядом с его письменным столом. Мистер Хэмиш в разочаровании хмурится и опускается в свое кресло по другую сторону стола.

– Как дела, Ава? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: – До меня дошли слухи, что вчера с тобой приключилась небольшая неприятность и тебя оставили после уроков. Я думал, что все это в прошлом.

Это не вопрос, но мистер Хэмиш наклоняет голову набок, словно спрашивает.

– Это недоразумение, мы просто недопоняли друг друга, – говорю я, стараясь не скрипеть зубами из-за того, что придерживаюсь той линии поведения, которую посоветовал мне дядя Тай; впрочем, «посоветовал» – не совсем подходящее слово, так как это был не совет, а скорее приказ. – Такое больше не повторится.