– Ты, Сергей Палыч, начинай опросы сегодня, тем более ты погибшего знал лично. Жду результатов, опергруппа – рапортов. Ну, вы в курсе. Свободны.

* * *

Видать, язва у мастера разыгралась, и, как всегда в таких случаях, расплачивались за это окружающие. Мастер был человек справедливый, непредвзятый, любимчиков не имел, потому получили все поровну. Кто за неубранное рабочее место, кто за грязное обмундирование, кто за стружку, чрезмерно загнутую. Ну, а Пожарский огреб особо, за то, что прогулял целый учебный день. У Кольки чуть глаза на лоб не вылезли:

– Да за что, Семен Ильич? Я же подходил к вам с вечера, мне за обмундированием надо было…

Увы, у мастера было свое мнение о том, как лицо сохранять, даже если он чего и вспомнил, то виду не подал. Более того, язвительно спросил, не считает ли Пожарский его бревном беспамятным. Ну, а потом немедля сослал Кольку на кухню.

Колька хотел было начать права качать, но, по счастью, вспомнил, что Царица Тамара с утра как раз над какой-то чахохбили колдовала, или еще чем-то, что благоухало неописуемо, так и тянуло снять пробу. Есть шанс. К тому же вот и возможность передать акимовское предупреждение.

Приоткрыв дверь в столовую, Колька хотел было сделать широкий, гордый шаг – и замешкался: «Так, здрасьте, это что еще за фигура?»

В столовой во внеурочное время, помимо имевшего право Кольки, ошивался Ворона – Воронов Матвей, причем не просто ошивался, а чего-то химичил, то есть сновал туда-сюда, без церемоний, прямо в открытое окно, перетаскивая какие-то ящики, деревянные, перехваченные полосками жести, – сначала один, потом второй.

Царица Тамара указала длинным пальцем:

– Туда поставь, под прилавок.

– Слушаю-с, – ответил с почтением Ворона.

После окончания разгрузки завстоловой протянула Матвею совершенно настоящие деньги:

– Прошу.

Тот поклонился, вежливо приподняв фуражку, принял:

– Благодарю. Зря вы, Тамара Тенгизовна…

– Ни слова, – приказала она и отпустила княжеским жестом. Он бесшумно, как кот, канул в окно. Тамара защелкнула шпингалет.

Колька, сделав вид, что только что зашел, деликатно кашлянул. Царица Тамара подняла черные огромные глаза, ласково улыбнулась:

– Николай, вас снова сослали на кухню?

Он развел руками и опустил голову.

– Ну-с, чем займемся сегодня? Чистим картофель или пластаем синекур? – Этим словом у нее обозначались синие тощие куры, из которых она умудрялась готовить ресторанные блюда.

Колька поклонился:

– Как скомандуете.

– Тогда давайте так: вот эти три ящика снесите в подвал, а как управитесь – приступайте к картошке. Я отлучусь ненадолго, буду через три четверти часа.

– Теть Тамар, погодите, тут такое дело, – остановил ее Колька, но замялся. Неудобно как-то, получается, точно сам заподозрил честного человека в пакостях. Царица же ожидала продолжения, и тогда парень просто вывалил то, что слышал от Акимова – о ревизии, о пирогах и неучтенке.

Тамара вздернула черные брови, губой брезгливо дернула, но ничего, помимо «Ну-ну», не сказала и ушла.

«Ну, ладно, сказал и сказал, – сконфуженно подумал Колька, – ну и упрямая баба… так, и что это тут?»

Он наклонился к ящикам, взял нож, аккуратно отжал гвозди и поднял крышку. В одном оказались бруски масла, завернутые в пергаментную бумагу, судя по запаху и цвету – сливочного. В другом – жестянки со сгущенкой.

«Где-то продукты подрезал, падла, через столовку прокрутил, денежки в карман. А случись чего, решат, что тетка излишки подтибривает, – соображал Колька, скрипя зубами, – крыса. Сволочуга! И нет чтобы на толчок снести, тихо-мирно, – по своим толкает. Вот случись чего – и Тамарка прицепом пойдет, по хозяйственной линии».

Злость так и кипела – смоляная, густая, обжигающая, а вот удивления не было. От этого Вороны подобного следовало ожидать.

Перевелся он в училище в этом году, учился на одном с Колькой курсе, хотя был явно старше. Родом невесть откуда, сирота, обретался в общежитии. На первый, на второй, на какой угодно взгляд – вполне приличный парень, речь правильная, учился отлично, как будто не новое узнавал, а вспоминал пройденное. Вид у него был более чем примечательный – курчавые волосы, прямой лоб, из-под лохматых бровей зыркали хитрые умные глаза. Сам высокий, худой, мускулистый, держался необычно прямо, с каким-то подобием выправки, движения точные, быстрые, руки длинные, ловкий – в воротах отстаивал неизменно всухую. Он уже брился, одевался чисто, в комнате верховодил, сорганизовав соседей так, что их комната сияла в любое время дня и ночи. Его откровенно побаивались.

Что до Кольки, то у него при взгляде на Ворону почему-то чесались руки. Черт знает, что он такое: барин – не барин, контра – не контра… И ведь мастеровитый! Оборудовал у себя целую мастерскую, то часы ремонтировал, то что-то паял, точил по дереву, умел, как вскоре выяснилось, и бондарничать, и лудить, и в электропроводке соображал.

И все-таки – прощелыга и чуждый элемент. Никак не мог Колька отделаться от этой мысли – и вот, подтверждение. Жаль, конечно, что просто ворюга и ничего больше, но пусть лучше так.

Колька свирепо перетащил ящики куда было указано, зло принялся за чистку картошки – так получилось даже быстрее, нежели обычно. Аж руки чесались и пальцы сводило, как хотелось пообщаться с вором – и на́ те, судьба подала шанс прямо на блюде.

Тихонько стукнули в окно. Колька поднял глаза: за стеклом маячила Воронина улыбающаяся рожа. Колька повернул шпингалет, открыл фрамугу, спросил без церемоний:

– Чего надо?

– Тамара где?

– Отошла.

– Ладно. – Матвей собрался было прочь, но Колька остановил его:

– А ну стой.

Воткнул нож в чищеную картошку, спустил засученные рукава и выпрыгнул в окно. Ворона стоял – фуражка набекрень, руки в карманы галифе, большие пальцы наружу – и, склонив голову, смотрел сверху вниз, высокомерно-вопросительно.

– Отойдем, – предложил Колька, быстро осмотревшись. Никого, но место открытое.

Зашли за дровяной сарай, там был пятачок для погрузки-выгрузки, с трех сторон скрытый зарослями. И пусть листва уже порядком поредела, ее еще было достаточно. Можно не опасаться попасться кому-то на глаза.

– Ну? – подбодрил Ворона с интересом, поднимая бровь.

Колька, заложив руки за спину, прошелся перед ним туда-сюда, отбрил нарочито небрежно, растягивая слова:

– Не нукай, не запряг. Ты прекращай свои операции.

Матвей улыбнулся, не разжимая губ, спросил:

– Это какие такие операции?

– Сам знаешь какие, – вежливо ответил Николай. – Подтибрил жратву – дело твое, я тебе не прокурор. Толкай куда хочешь, а Тамару подставлять не смей. Не то и по шее можно.

Ворона не сказал, а прямо пропел ласково:

– Это от кого же? От тебя?

– Именно, – подтвердил Колька.

Тогда Ворона, по-прежнему ласково, осведомился:

– Ты