— Смеетесь?

— Скорее плачу.

Еще немного помолчали, а когда молчание стало уже неловким, и даже в какой-то степени тягостным, стали прощаться. Уже взявшись за ручку двери, я услышал:

— Остановись пожалуйста.

Обернувшись, я посмотрел на Семененко.

— Зачем так прощаться, как неродным? Давай пройдемся по заводу.

— С удовольствием, но у Вас же дела.

— Чуть-чуть подождут.

Выйдя в приемную, генеральный подозвал помощника и что-то шепнул тому на ухо. Вышли на улицу. Рядом с заводоуправлением стоял новый красавчик-цех. Заглянули. По огромному длинному конвейеру двигались, то поднимаясь, то опускаясь, детали — верхняя одежда тракторов. Здесь придавали им товарный вид.

— Я помню, как начинали строить этот цех, на месте яблоневого сада. Экологи и профсоюз были категорически против, проектировщики категорически за, а мирил всех партком. Часа три ругались, пока приняли решение. Деревья пришлось аккуратно пересадить…

— Я тоже помню то время, был директором третьего производства. Это событие весь завод всколыхнуло. Никто в стороне не остался. А мне и сейчас, говоря по правде, жалко тот яблоневый сад. Наверно, старею, сентиментальным становлюсь…

— А вот и цех ходовой части, мы с тобой именно здесь познакомились, Петр Георгиевич.

— Значит, помнишь? Ну, и как прошла эта встреча? Надеюсь, ты не очень обиделся?

— На всю жизнь благодарен.

За разговорами не заметили, как зашли в прокатный цех. Сразу в глаза бросились огненные слитки, они медленно плыли по вальцам, создавая вокруг какой-то призрачный, сказочный свет. В конце, у глухой стены, лежали многотонные штабеля уже остывшего металла.

— Здесь все так же красиво, — я посмотрел на механизмы прокатного стана. — За строительство этого стана наш бригадир, Василий Иванович Гвоздарев, получил звание Героя Социалистического труда. Первым из работников нашего треста.

— Но и заводчане не были забыты. Иван Яковлевич Прокофьев тоже получил Героя, — добавил Петр Георгиевич.

— Прокатный цех — главное дело треста.

— Ну почему же, Я бы так не сказал. Да что там говорить, зачем перечислять, сколько дел переделано, и как определить, где главное, где второстепенное. Это прокатка и мартен на слуху, а цеха танкового производства, кто про них знает, а корпус «Б», где подлодки оснащались турбинами. На каких весах определить, что главнее.

Они стояли у раскрытых ворот главного тракторного конвейера. Навстречу медленно двигался «Кировец», надевая по ходу движения необходимое ему для дальнейшей трудовой жизни.

— Петр Георгиевич, когда-то на этой линии двигалось несколько тракторов одновременно.

— Да, времена меняются. Крупных сельхозпредприятий нет, а мелким наш трактор не по карману. Тяжело сейчас всем, так что мы — не исключение. Мощности, занятые когда-то под оборонку, пустуют. Представляешь? Знаменитые танки Т-80 стали вдруг не нужны. Печальная и страшная картина…

— А говорят — танки грязи не боятся…

— Грязи не боятся. А человеческой глупости — даже очень. Ясно одно, государство нам сейчас не помощник. Приходится все менять, приспосабливаться. Главная ставка — производство металлопроката. Провели акционирование, бывшие цеха стали заводскими «дочками». Предотвратили банкротство, разобрались с «рейдерами».

— Как думаешь, Петр Георгиевич, стройка хотя бы года через два продолжится?

— Думаю, нет. Проблем у завода много, сейчас главное — заказы и замена устаревшего оборудования. Зданий, что ты нам понастроил, надолго хватит.

— И на том спасибо.

— Давай без обид. Сколько трест занимался строительством на заводе?

— Тридцать лет.

— Так что же ты хочешь? Сейчас на заводе не увидишь ни одного старого цеха, только новые здания.

Они остановились и одновременно посмотрели на громадные здания цехов.

— Ну вот, Петр Георгиевич, посмотри, — показал я на ближайший цех, — как сочетается девятнадцатый и двадцатый век. Правда, немного поправить надо фасад и кровлю. А так — образец промышленной архитектуры девятнадцатого века. Сохранили, не сломали.

— А ведь действительно красиво. Сколько хожу здесь, а не замечал…

Мы пошли к заливу, мимо танкового КБ, через железнодорожные пути, и у ног заблестели барашки волн. Чуть поодаль были видны красно-зеленые портальные краны в Лесном порту. И огромный белый пассажирский лайнер.

Вот таким удивительным пейзажем и закончилась эта прогулка. Повернули назад, и тут же небо подернулось тучами, начался унылый петербургский дождик. Моросящий, холодный, от которого хотелось побыстрее укрыться.

К заводоуправлению подошли быстрым шагом.

— Зайдем на минуточку — попросил Семененко.

— Да я итак у вас полдня занял.

— Зайдем, заодно и дождь переждёшь, а не перестанет — машину дам добраться.

Мы вошли в комнату отдыха, что была за директорским кабинетом, минуя приемную.

Небольшой стол был накрыт на двоих, Однотонная кружевная белая скатерть. Около тарелок нарядно лежали красные тканевые салфетки. В центре стола разноцветные листья клена были аккуратно убраны в хрустальную вазу.

Празднично и торжественно выглядела на столе посуда из белого фарфора. Аккуратно расставлена закуска. Не было ничего жирного, только блюда из рыбы, овощные салаты, фруктовые десерты, сладости. Рядом, на маленьком столике, стояли фужеры, рюмки, вино, коньяк и водка.

— Горячее подавать?

— Спасибо, нет.

— Что будешь пить?

— Водку.

Семененко наполнил рюмки.

— Ваш трест строил завод тридцать лет, я пришел сюда после института двадцать три года назад. Когда работал мастером, а потом начальником цеха, то думал, что трест — хозяйственная заводская единица, настолько мы были близки. А когда стал начальником производства, понял, что родители у нас — разные. Мы состоим в министерстве оборонной промышленности, вы — в министерстве строительства. Но какая разница? Мы вместе делали одно дело, так что давай выпьем — за мой завод, за твой трест, за нашу молодость, за людей, которых уже нет с нами…

5

Наконец-то пришла весна.