Остров Ругия-Руга-Руен-Руян-Рюген на старинной карте

Тем не менее, необходимо подчеркнуть, что почтенный бременский магистр, невзирая на подобные огрехи его самого и его продолжателей, опирался при написании своей хроники, если и не на личные впечатления, то, во всяком случае, на сообщения опытных и достойных доверия путешественников, что доказывается приводимыми им данными о морских и сухопутных дорогах, ведущих в Юмну и из нее. И потому упомянутый им загадочный «Котел Вулкана» не следует считать плодом чьей-то неуемной фантазии или досужим вымыслом. Данному феномену наверняка есть иное объяснение. Правда, упоминание в связи с ним «греческого огня» делает вопрос еще более запутанным. Именуемая «греческим огнем» и примененная впервые, видимо, в VII веке при осаде столицы Восточной Римской (Ромейской, Греческой, «Византийской») империи — «Второго (Нового) Рима» — Константинополя (по-славянски — Царьграда) на Босфоре сарацинами (арабами мусульманами) зажигательная смесь — предшественница не столько огнестрельного оружия, как порой утверждают, сколько современного напалма — горевшая даже на поверхности воды и состоявшая (как полагает большинство экспертов) из серы, селитры и канифоли, выбрасывалась восточными римлянами на неприятельские корабли и сухопутные войска из особых труб, действовавших по принципу сифонов. Коль скоро первые достоверные сведения о «греческом (жидком, живом) огне» относятся к VII веку, Гаю Юлию Солину (жившему четырьмя столетиями ранее), о нем никак не могло быть известно. В действительности оный Солин (как давно уже было выяснено другими авторами) писал не о боевом «греческом огне» (и уж тем более не о «медицинском масле», как ошибочно полагали иные толкователи), но о сигнальных огнях, игравших роль маяков и горевших в древности на берегу в средиземноморских (преимущественно — греческих по происхождению) портах, указывая путь в гавань подходившим кораблям. Видимо, такой известный со времен Античности (если не раньше) «световой навигационный знак» и имел в виду Адам Бременский, упоминая о «котле Вулкана». Тем более, что слово «греческий» в его эпоху было равнозначным слову «ромейский» («византийский»), а «ромейские» неугасимые сигнальные огни в Х — ХI столетиях горели и светили мореплавателям в разных местах восточного Средиземноморского, да и Черноморского побережья.

Враги северо-западных славян: франкский конный воин

Упомянутый выше, убежденный в тождестве Винеты и Волина, польский археолог Владислав Филиповяк много лет провел в поисках месторасположения описанного, как он был убежден, Адамом Бременским подобного сигнального огня. Он стремился найти наиболее благоприятное место для подачи световых сигналов парусникам, идущим вниз по течению Одера, с целью указать им дорогу на Каммин-Камень Поморский, Волин-«Волын», к Свине, Узедому и к Пе(е)нештрому. Поскольку моряки, застигнутые наступлением темноты в опасном своими мелями, короткими волнами и непостоянными ветрами Щецинском заливе, действительно крайне нуждались в сигнальном огне. И, наконец, объединенными усилиями археологов и современных навигаторов удалось, наконец, обнаружить такое место к югу от волинской Висельной горы (или, по-немецки, Гальгенберга). Примечательно, что именно в том месте археологам в ходе раскопок удалось найти большое количество древесного угля, указывающее на то, что там долгое время поддерживался большой огонь. Сведения об устройстве таких «маяков» волинцы могли получить из Древней (Киевской) Руси, с которой они, несомненно, поддерживали тесные торговые связи. При раскопках Витичева на Днепре, в сорока километрах от Киева, советские археологи раскопали остатки построенного по «греческому» («ромейскому») образцу маяка, вероятно, послужившего образцом для волинского (то есть юмнетского = винетского!) «греческого огня», или «котла Вулкана».

Прежде чем заняться вплотную судьбою Юмнеты, автору настоящей книги представляется, однако же, необходимым сделать отступление, немаловажное для нашего дальнейшего повествования.

В период с IX по XII век ход истории мог сыграть в судьбе протогорода (или, точнее, раннего поселения городского типа) вроде описанного Ибрагимом ибн Якубом и Адамом Бременским, почти столь же роковую роль, как разрушительный всепоглощающий потоп — в судьбе легендарной Винеты. Дело в том, что феодальные государства, образующиеся или укрепляющиеся на поморских, польских, немецких и скандинавских землях, всячески стремились поглотить весьма преуспевшие в своем экономическом развитии сообщества северо-западных славян между реками Лабой-Эльбой и Одрой-Одером. Успешному продвижению упомянутых феодальных государств (пальма первенства в этом кровавом, хотя и прогрессивном, процессе — прогресс, увы, всегда оплачивается кровью! — принадлежала Франкской державе[47]) на эти «ничейные» (с их точки зрения, как не подчиненные «законной, Богом освященной», то есть — монархической, и притом — христианской власти) в немалой степени способствовала политическая разобщенность и являвшаяся следствием этой разобщенности несогласованность ответных действий северо-западных славянских племен, за исключением упомянутых выше, неизменно враждебных друг другу, вильцев-лютичей и бодричей-ободритов, обитавших на территории позднейших германских земель Мекленбурга и Гольштейна-Голштинии (в восточной части последней). Наступление поморских, польских, немецких и скандинавских (а не одних только немецких) феодалов на северо-западных славян велось под знаменем христианства — религии (или, говоря по-современному — идеологии), неразрывно связанной в описываемый период с феодальным общественным строем, предполагавшим (в отличие от мира исконных славянских верований) разделение общества на господ и рабов, а также способствовавшей созданию и укреплению централизованной государственной монархической власти — не зря еще епископ Кесарийский Евсевий, автор жития первого римского христианского императора Константина I, констатировал, что «Римское царство, явившееся с тех пор (с момента объявления христианства государственной религией оным императором, или, по-нашему, по-русски, святым равноапостольным царем Константином I Великим — В. А.) монархическим, и учение Христово расцвели вместе, в одно и то же время, сила Спасителя нашего сокрушила многоначалие и многобожие демонов и всем людям, эллинам и варварам, проповедовала единое царство Божие».

Этой-то могущественной силе, крайне динамичной и весьма опасной для прежних верований и порядков северо-западных славян, в силу необходимости должен был оказать сопротивление и наш сказочный город, находившийся все еще под управлением не Божьей милостью монарха-самодержца, а «своих старейшин, владычествовавших над ними сообща».