а потом приподнялся на цыпочки и что-то шепнул ему на ухо.

— Ладно. Мы об этом позже поговорим, — заявил мистер Вуозо, как только Зак замолчал.

Потом повернулся ко мне и спросил:

— А так все в порядке, Джасира?

Я кивнула.

— Ну и хорошо, — сказал он и ушел на кухню.

Потом я пошла домой, и, когда выходила со двора Вуозо, увидела мужа соседки, подъезжающего к гаражу. Он водил старый синий грузовик, и я сразу подумала, что на нем, должно быть, синие джинсы, но ошиблась. Одет он был в серый костюм, а в руках держал дипломат.

— Привет, — поздоровался он, и я кивнула в ответ.

Думала было спросить, как там Сиракьюс, но он уже ушел.

Когда вечером пришел папа, то принес письмо, адресованное мне. Письмо, все в иностранных марках, явно отправлял человек, который не знал, как правильно писать адрес. Город, штат и почтовый индекс были выписаны не в строчку, а столбиком. Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло от женщины, о которой я никогда раньше не слышала.

— А кто эта Натали Марун? — спросила я.

— Твоя бабушка, — ответил папа и велел вскрыть письмо.

Оказалось, что оно на французском. Я попросила папу прочесть мне его, но он отказался. Сказал, что надо отнести его в школу и попросить учительницу французского мне помочь. И чтобы к завтрашнему вечеру я показала ему перевод.

После ужина я уселась на диван, изучая бабушкино письмо. Она пользовалась такой же тонкой бумагой, как и папа, а почерк у нее был изящный и вытянутый.

“Ma chère Jasira”, — писала бабушка. Это значило “Моя дорогая Джасира”. Я перечитывала эти слова снова и снова, удивляясь, как же можно назвать дорогим человека, которого никогда не видел. Наверное, если бы я постаралась, то даже смогла бы прочесть письмо целиком, но мне не очень-то хотелось этим заниматься. Мне не хотелось слушать приятные слова от человека, которого я не знаю. Все равно они ничего для меня не значили.

На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.

К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.

Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.

— Чего там написано? — тут же заинтересовался Зак.

— Ничего, — ответила я, убирая записку в карман.

— У тебя неприятности?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Пойдем к соседям, заберем воланчики, которые вчера к ним закинули.

— Зачем? — удивился он. — У нас же еще много осталось.

— Я пошла, — уведомила его я.

— А я не хочу, — ответил Зак.

— Ну и оставайся.

— Ты же должна за мной приглядывать, — возмутился он.

— А я думала, тебе нянька не нужна.

Он проигнорировал мою шпильку и сказал:

— Если хочешь идти к соседям, иди, но только платить тебе за это время не будут.

— Ничего, перебьюсь как-нибудь.

Он взглянул на часы:

— Вот прямо с этого момента тебе и не будут платить.

— Перебьюсь, — повторила я и ушла.

Я подошла к соседскому дому и постучала. Сначала никто не открывал, но чуть позже вышла она сама, в штанах от пижамы и футболке.

— Привет, — поздоровалась я. — Можно забрать воланчики?

— Конечно, — разрешила она. — Проходи.

Я проследовала за ней сквозь гостиную на кухню. Она как раз ставила на полку стойку для приправ, и я заметила, что у нее полно таких же специй, что и у папы: тмин, кориандр, куркума, кардамон, пажитник.

— А где твой друг? — поинтересовалась девушка.

— Зак?

Она кивнула.

— Остался дома.

— Ужасно невоспитанный ребенок, — заявила она, качая головой.

— Да он не хотел. Ему же всего десять.

— Какая разница, сколько ему лет.

Девушка начала раскладывать приправы по алфавиту. Похоже, она была аккуратисткой, как и мой папа. Хоть и одевалась немножко неряшливо. Чуть погодя я вышла во двор и собрала воланчики. Вернувшись, я все пыталась придумать, о чем бы с ней поговорить, чтобы не возвращаться к Вуозо.

— А как вас зовут? — наконец решилась я.

— Мелина.

Я кивнула.

— А у вас нету тампонов?

Она рассмеялась.

— Тампонов? Зачем, интересно, они мне?

Я не очень поняла, что она имела в виду. А она вдруг остановилась и посмотрела на меня.

— Когда беременеешь, месячные прекращаются, — объяснила она. — Вся кровь остается внутри и окружает ребенка, чтобы ему было удобно.

— О-о…

— А что? Тебе нужен тампон?

— Не прямо сейчас, — сказала я, — но скоро понадобится.

— А почему родители тебе не купят?

— Ну, у меня же только папа, — протянула я. — Я же с ним живу.

— И что, ты не можешь его попросить?

— Нет, — замотала я головой.

— Почему?

— Мне нельзя ими пользоваться, — разъяснила я, — во всяком случае, пока не выйду замуж.

— Ничего себе! — удивилась Мелина. — Никогда о таком не слышала.

— Такое правило у папы.

— А откуда он? — поинтересовалась она.

— Из Ливана, — ответила я, и впервые мне было не стыдно об этом говорить.

— Ого, — повторила она. — А как же флаг?

— А что?

— Ну, вы ведь рядом с Вуозо живете, правильно?

Я кивнула.

— Так почему у вас американский флаг висит?

— Папа ненавидит Саддама, — сказала я.

Она уставилась на меня, явно не понимая, в чем дело.

— Мистер Вуозо думает, что папа любит Саддама, — попыталась объяснить я, — а это не так. Поэтому он