«Перве когда покойно Иоан Мазепа гетман пресветлеишему православному монарсе московскому сиеесть покойному Петру Алексеевичу, первому императору, заменил, а до короля швецкого пристал и войско ж запорожское низовое указами и прелесными своими писмами дотоеи ж змени своей привабил, то, по разорению войском московским за тую змену старой Сечи, якая была при Чортом лику (то есть при Чортомлыке) на над-Скарбным (то есть над Скарбным), войско запорожское низовое оттудова вниз Днепра вроку 1709-м мая 12 числа избигши (то есть избегши) и совокупившися своим же войском, якая часть была при помянутом Мазепе к шведу, когда он, король швецкий значне под Полтавою тогож року 1709 июня 27 числа от войска московского побежден зостал, тамо на низу Днепра подкрымскою державу задевлет дерей (то есть за Девлет-Гирея) хана удавшися, Сечи были себе при Олешках и Кардашину над Конскою завели, где лет девятнадцать мешкалы и пакы збунтовавшыся и кошевого себе Ивана Гусака изобравши и раскол между собою учинивши на тое ж вышпомянутое старое местце и к Чертомлику втору Днепра сошедлы и Сечи два года сыделы. А потом Заделы-дерей (то есть за Девлет-Гирея) хата указом вниз Днепра спустившыся вышше Казыкермена над Каменкою в третом местцу и сели булы Кошем и четыре года мешкали, що чыныть под крылом в тых трех местцах всех лет чыслом двадесять и пять зоставалы и заблагоразсудным поводом и урядом на тот час его милосты пана Ивана Малашевича атамана кошевого куренного Пашковского гды[930] Каплан-Дерей хан крымский з гетманом Орликом Станеславу Лещынскому и з ордами (то есть с ордами) своими пшол на помощь под Хотин и Камянец подолский проты Саса[931] короля полского и против войска московского хотячи его королем полским постановить и войско запорожское низовое тудаж хан крымский затягал вопомош, то втой час неизволившы рук навоиско християнское поднимать и жалеючи кревных своих и всего народу християнского малороссийского жеби орда выбравши вневолю незапровадила зстоеи помянутой Камянской Сечи а протекции крымской вроку вышь описанном 1734-м марта 28 числа рушывшысь суд… водным и трактом степовым и прибувшы того ж марта 31 втору Днепра ивышыпе Базавлука над-Подполною местце изобравши Кошем по прежнему подвладением своегож православного монархи московского сиесть задержавы Императрицы Анны Иоанновны водворылися именуючися ей и поней державцем всероссийским во веяние часы служить, чего рады внезабвенную потомность закошевства тогож вышнареченного пана Ивана Малашевича веленно выше именованнагож року и дня запысать и лутшого вероятия кто сего потребоват иметь войсковою кошевою печатью при Кош Подполной утвердить»[932].

За год перед тем, как запорожцы, руководимые кошевым атаманом Иваном Малашевичем, покинули Каменку и перешли за Чортомлык, скончался главный двигатель событий в Запорожье с 1707 по 1728 год, Константин Гордиенко. О последних днях жизни Гордиенка не известно ничего. Одно лишь можно с полною уверенностью сказать, что он остался верным себе до конца своих дней. Ненавидя Москву, Гордиенко всячески старался о том, чтобы удержать запорожцев в пределах Крыма, но в конце концов не успел в том и даже понес жестокое оскорбление от товариства. Как провел Гордиенко последние годы своей жизни с 1728 по 1733, на то указаний нет никаких. На каменном высоком кресте, стоящем на правом возвышенном берегу Днепра над большой земляной могилой и сохранившемся, несмотря на время и разрушительные стихии, до настоящих дней возле окопа бывшей Каменской Сечи[933], значится следующее: «Во имя отца и сына и святого духа зде опочивает раб божий Константин Гордеевич атаман кошовый: славного войска запорозкого низового а куреня платнеровского: преставися року 1733 мая 4 числа». На западной стороне креста выбиты – полукруг луны, изображение креста и подобие цветка, на восточной высечены распятие и арматура запорожского войска[934]. Из того обстоятельства, что на кресте кошевой именуется Гордеевичем, а не Гордиенком, можно заключить, что фамилия Гордиенка вовсе не была его фамилией, а скорее произвище по отцу, как это часто водилось у запорожцев, да и теперь водится у малороссиян[935]; настоящая же его фамилия могла быть иная, может быть Головко, может быть Гординский или Городецкий, как о том свидетельствует историк Запорожья половины XVIII века. Тот же историк говорит, что у Константина Гордиенка был сын Василий Головко, который жил после смерти отца в том же Платнеровском курене[936]. Из того же обстоятельства, что Гордиенко после смерти почтен был возведением большой могилы и сооружением монументального каменного креста, следует заключить, что он не совсем был забыт товариством и что у него были искренние, преданные ему друзья. Связь Гордиенка с Мазепой в последнее время перед полтавским событием, да и после того, сделала имя этого кошевого непопулярным среди малороссийской черни вообще и запорожской в частности. Но Гордиенко не любил Мазепу и если протянул ему руку помощи перед Полтавской битвой, то сделал это не ради самого Мазепы, а ради той идеи, которую сам лелеял в своей душе. Константин Гордиенко представляет собой самого выдающегося из кошевых атаманов конца XVII и начала XVIII века, взявшего на себя смелую задачу во что бы то ни стало сохранить вольности козацкие от притязания московского правительства, но, увы, не достигшего своих целей и сошедшего с болью в сердце и с великою горечью на душе в мрачную могилу. Жизнь этого человека, полная трагизма и разочарования, глубоко поучительна. Такой человек, как Константин Гордиенко, казалось, нарочно выдвинут был на историческую сцену для того, чтобы на его примере ярче и нагляднее показать, насколько тщетна борьба отдельных, хотя и сильных волей лиц с духом истории, с ее мощным и непреложным течением. Гордиенко обладал несомненными дарованиями полководца, далеко превосходя в этом случае своего современника гетмана Мазепу. Принимая близко к сердцу интересы своей родины и стараясь проникнуть в далекое будущее, Гордиенко открыто восставал против стремления московского правительства, желавшего через построение крепостей в самом Запорожье наложить руку на исконные права и вольности казацкие и был горячим поборником внутренней автономии и независимости Запорожья от Москвы. Но, не зная меры ни в чем, как человек слишком увлекающийся и страстный, Гордиенко в последнем случае доходил до крайности и всею своею деятельностью ясно показал, что ему чуждо было историческое сознание о единении всей Великой, Малой и Белой России в лоне православия и под единою державною властью. Поэтому этот кошевой, достойный лучшей участи, умер проклятый Москвой и горько униженный собственным товариством. Впрочем, нельзя не отдать дань этому могучему волей человеку за то, что он и сам с собой не лукавил и в отношении других не кривил душой, а стоял всегда открыто за свои убеждения, каковы бы они ни были в глазах его современников и отдаленных потомков.