Такое объяснение между русским переводчиком Бакуниным и великим визирем Али-пашой происходило ноября 22-го дня 1734 года, а между тем запорожские казаки уже 31-го числа месяца марта сидели «крепко и ладно» своим Кошем в урочище Базавлуке и вовсе не думали менять его ни на какое другое место.

Надежды Филиппа Орлика поднять национальное малороссийское знамя для избавления от московского ига Малороссии. Письма Орлика по этому поводу к запорожскому войску. Ответ запорожцев Филиппу Орлику и хану Каплан-Гирею и отсылка Орликовых и ханских писем к графу Вейсбаху. Ответ запорожцам со стороны графа фон Вейсбаха с обнадеживанием защиты от татар и турок. Памятная записка кошевого Малашевича о том, где и сколько времени сидели запорожцы Кошем за время жизни их под протекцией Крыма. Спор России и Турции, кому принадлежит урочище Базавлук, где запорожцы сели новым своим Кошем. Приезд турецкой комиссии для разбора спорного вопроса. Присяга запорожского войска на верность русскому престолу. Приезд послов, русского и турецкого, в Сечь и различные встречи тому и другому. Число всего запорожского войска, принятого в подданство российской императрицы

В то время, когда запорожцы бесповоротно покинули ненавистные им владения крымского хана, так называемый гетман малороссийских казаков Филипп Орлик все еще старался склонить их к Крыму и отвратить от России. Филипп Орлик давно ждал благоприятного случая, чтобы выйти на историческую сцену, взять в руки национально-малороссийское знамя и избавить свою родину от не(на)вистного ему московского ига. Случай такой представился ему после смерти польского короля Августа II, когда вся Польша, а вместе с ней и вся почти Европа разделились на два враждебных лаверя. Так как родная дочь одного из претендентов на польскую корону, Станислава Лещинского, Мария, была за французским королем Людовиком XV, то за Лещинского вступилась Франция, а к Франции пристали короли – испанский, дядя французского, capдинский, брат французского, и король Шведский. Тогда сторону другого претендента, Фридриха-Августа, курфюрста Саксонского, взяли цесарь Германский и император Всероссийский. Но французский король, располагая огромной, в 350 000 человек армией, внес войну в Италию, взял там у германского цесаря королевство Ломбардское и княжество Миланское и Мантуанское, затем лишил владений цесарева зятя, князя Лотарингского, после чего перебросил свою армию через реку Рейн и двинул ее к Вене, столице германского цесаря. В это время Оттоманская Порта поставила на готовую ногу все свои силы и также заняла против цесаря угрожающее положение, а крымский хан двинул свои многочисленные орды к пределам Польши.

В таких трудных обстоятельствах ни цесарь Германский, ни его союзник император Российский, не могли нигде найти себе сочувствия и помощи: Англия, Голландия, Дания, Пруссия, Бавария и другие княжества, видя, как германский цесарь и русский император «беззаконно и богопротивно» насилуют вольности и права Речи Посполитой, в чужом государстве самовольно распоряжаются и выживают законного короля Станислава Лещинского, отказались подать тому и другому какую бы то ни было помощь. Так цесарь и император сами себе создали затруднительное и весьма опасное положение, и этим положением должны воспользоваться, как счастливейшим случаем, все те, кому дорога «матка отчизна» Украина. Таким был именно Филипп Орлик. Он оставил македонский город Салоники, переехал в местечко Каушаны[919] и оттуда обратился апреля 23-го числа 1734 года с обширным листом к запорожскому товариству. В том листе он изобразил сперва все политическое положение дел в Европе; потом корил запорожцев за сношения с Россией и представлял всяческие доводы к тому, что именно теперь настало самое счастливое время для освобождения отчизны от московского тиранского ига и называл это дело таким священным и высоким подвигом, ради которого можно не пожалеть и собственной жизни.

«И в такое удобное, счастливое, благоприятное и для войны способное время вы, добрые молодцы, войско запорожское, допустили себя увлечься хитрыми и льстивыми обещаниями московскими, которые они редко когда исполняют, а тем более не исполнять в отношении вас, добрых молодцов, войска запорожскаго, и всего нашего народа, потому что с давних времен они заклятые враги наши. Я бы не удивился, если бы вы, ваша мосць, добрые молодцы, войско запорожское, не испытавши на самих себе московского коварства, перешли на сторону Москвы, но мне удивительно то, милая братия моя, что вы, уже имея, кроме прежних доводов, живые и свежие примеры ложного обещания московского и как на себе, так и на отчизне своей, легко, опрометчиво и необдуманно ему верите. Разве улетучилось из вашей памяти то, как Москва, во время добывания Сечи, приманив лестными обещаниями царской ласки войсковую старшину и товариство до присяги, рубила им в таборе головы? Как она еще раньше, до взятия Кызыкерменя, желая стеснить и искоренить войско запорожское низовое, Самарские городки заселяла и Каменный Затон, под предлогом складывания там военных запасов и провиантов, офундовала, обнадеживая царскими грамотами, что по окончании войны с турками и татарами, те Самарские городки и Каменнозатонский фортец будут снесены до основания. Но исполнено ли то, что обещано? Как во время шведской войны, затянувши на свою службу немало низового товариства и обнадеживши его своею платою, в Петербург их запровадила, а потом в каторги поразослала, где казаки и погибли. Не сомневаюсь, что Москва, видя отовсюду войну тяжелую и опасную, потворствует, льстит вам, золотые горы обещает, жалованьем денежным утешает и всякие вольности обещает, но что станется с вами по окончании и до какого несчастья и пагубы вы тогда дойдете? Сами потом узнаете и будете жалеть, что опрометчиво и неблагоразумно, не осматриваясь на задния колеса, учинили, так именно, как теперь целый народ украинский, братия ваша, сродники и единоземцы ваши, не послушав усердных и правдивых распоряжений со стороны покойного славной памяти гетмана Мазепы, сами на себя делают жалостные и слезные нарекания, поверивши неприязненным и обманчивым московским обещаниям, эти обещания подписаны были в грамотах властною царскою рукою, объявлены по всем городам Украины, оглашены чтением по всем церквам повсюду и во свидетельство исполнения их самого Бога призывали и все войско запорожское городовое и низовое и целый народ уверяли, что права и вольности войсковые никогда, ни в чем на вечные времена не будут со стороны Москвы ни нарушены, ни поломаны; напротив того, все люди войсковые и посполитые будут жить всегда при таких вольностях, при каких они жили в дни славной памяти покойного гетмана Богдана Хмельницкаго. А как сдержала Москва свои клятвенные обещания, – это хорошо известно не только вам, добрым молодцам, но и всему свету. Правда, сначала Москва поблажала всему украинскому народу, осыпала деньгами всю старшину и все значное войсковое и городовое товариство, одаряла их соболями, роздавала имения, но все это делала до тех пор, пока не одержала победы над шведами под Полтавою, после чего сейчас же и прежде всего вдвинула на Украину войска свои и расположила их всюду на квартирах по городам и по селам, не сделав свободными от московского постоя ни домов генеральной старшины, ни полковничьих, ни поповских, ни простых козацких. Потом, как только Москва покончила войну со шведами и установила с ними мир, то тот же час все клятвенные подтвержденные царскими грамотами обещания отменила, все вольности поломала, суде и свои законы мучительские на Украину ввела и установила, а наши войсковые уничтожила, гетманский чин искоренила, какой-то коллегиум из 12 особ своего (великороссийскаго) народа, лучше сказать из 12 жестоких мучителей составленный в Глухове, утвердила; эти люди у наших имущества отнимали, одному с другим разговаривать не позволяли, тирански мучили, кнутовали, на пытку тянули, ребра ломали, точно свиней повязавши на жару пекли, смолою кипячею поливали, вешали, головы рубили, четвертовали и иные многия мучительства, в свете неслыханные, над народом нашим делали! И когда генеральные особы, полковники, старшина со всем городовым запорожским войском и со всем народом, покорно и слезно, через своих послов, стали просить царское величество о даровании прав и вольностей и напоминать о додержании царского слова и подтвержденных грамотами обещаний, тогда всех забравши и в Петербург под караулом отправивши, одних замучили, других в ссылку позасылали, третьих в тяжкую тюрьму посадили, в какой много лет страдал и сам кривоприсяжца и отступник наш покойный миргородский полковник Данило Апостол[920], хорошо Москве прислужившийся, сломавший свою присягу и перешедший от нас в противную сторону; за него вы, добрые молодцы, оставив меня, вашего гетмана, не столько вольными голосами выбраннаго, сколько к принятию того уряда принужденнаго, должны в вашей церкви много лет Бога молить за ту его к вам услугу, что он рекомендовал Москве Галагана[921] для зруйнований запорожской Сечи. Наконец, Москва, желая не только обезсилить войско запорожское, но и совсем истребить его, нашла на то средство, рытье, там, где-то, в далекой стороне, какого-то канала и постройку в Персии фортец; отправив на несколько месяцев по указам десятки тысяч казаков, одних из них тяжкими и непривычными работами поизвели, других голодом поморили, а третьих мукой, гнилой, протухлой, с ящерицами и с известью подмешанной, поотравили. Сообразите, добрые молодцы, войско запорожское, до каких идете вы, или уже отошли приятелей! Пишу все то, о чем и раньше многократно и обширно писал вам, для предостережения, добрым молодцам, и если найдете в чем неправду, обличите меня. Но только надеюсь, что никто, даже из моих врагов, не найдет в том лжи, потому что все, что я советую вам и в чем предостерегаю, все это известно целому миру и многие из вас, бежавшие от московского мучительства и бывшие самовидцами всего того, могут подтвердить правоту моих слов. Спрашиваю я вас, добрых молодцов, войско запорожское: что вы, после вашей присяги, принесенной на непорочном евангелии, принесли отчизне, отцам, вашей братии, сродникам и всему народу украинскому, отдаваясь под власть и панование московское? Поправились ли от того права и вольности, Москвою нарушенные и отнятые? Или вы договорились и на том крепко утвердились, чтобы Москва не уничтожала на будущее время гетманского уряда, городов, свою власть не отбирала и войсками своими не осаживала? Или вы договорились о том, чтобы Москва не навязывала нам насильно в гетманы москаля или какого-нибудь волошанина и предоставила войску вольное на гетманский уряд избрание? Или войска московские из Украины будут выведены и никогда на постои не будут ставиться в ней? Или москали, волохи, сербы и иные чужеземцы, равно как и перекресты от урядов войсковых будут отставлены, а на их места заслуженные казаки будут выбраны и поставлены? Или казаки, кроме привычной им войсковой службы, ни к каким тяжким и несносным работам не будут принуждаемы? Или из Полтавы, Глухова и иных, кроме Киева, Чернигова и Переяслава, городов, москали будут выпровожены? Или города и села, розданные в подданство разным особам народа московскаго, волосского и сербскаго, будут от них отобраны и под гетманскую власть отданы? Или вы, добрые молодцы, застраховали себя от того, чтобы Москва в права наши не вмешивалась, а свои, на Украине установленные, совсем снесла, людей наших до судов своих не тягала, дел никаких не судила, людей наших ни смертию не карала, никакими подарками, данями, подводами далекими и другими неисчислимыми тягостями не отягощала? Или, наконец, войско запорожское городовое и низовое попрежнему при своих правах и вольностях, ни в чем никогда не нарушенных, будет оставаться и гетманскому регименту, а не власти и повелению воеводе и генералов московских подчиняться? Знаю хорошо, что вы, добрые молодцы, войско запорожское, все то оставивши и никакой защиты и облегчения от тягостей и от московского тиранства ни войску, ни посполитому народу не учинивши, оставив все свои угодья, пожитки и добычи в Днепре, в Буге и во всех, по обоим сторонам Днепра, речках и полях, Москве принадлежащих, передаетесь на московскую, себе и всему народу своему неприязненную и враждебную, сторону. Хочу поэтому знать, где вы, добрые молодцы, войско запорожское, замыслили и урадили Сечь себе заложить и офундовать? Конечно по той стороне Днепра. Но турки и татары того вам не позволят, потому что тот край, где были наилучшия ваши угодья и пожитки, как то: по Самаре и других местах – отданы Москвой и подтверждены мирными договорами на вечные времена турко-татарам и ограничены по Орель реку; о том вы сами, добрые молодцы, знаете, потому к турецким комиссарам выслано было, для разграничения, и войсковое товариство. По этой же, левой стороне Днепра Москва нигде, кроме Киева, Триполи и Василькова, ни пяди земли не имеет, даже и самая Старая Сечь (Чертомлыкская), не принадлежит ей и на вечные времена не будет принадлежать Москве, что и утверждено мирным договором между Портою и Москвою сперва под Прутом, потом в Стамбуле, а наконец в Адрианополе. А вся сегобочная пустыня, с полями, реками и речками, одна к Речи-Посполитой, польской Украине, отошла и давним карловицким договором подтверждена; а другая туркам и татарам по самый Очаков принадлежит. Разсудите, добрые молодцы, войско запорожское, и обдумайте вашими разумными головами, где сядете под московским владычеством, где будете иметь добычи от соли, от рыбы, от зверя, где будете пасеки свои иметь, где будете пасти свои стада, размножившийся под обороною хана его милости? Конечно, Москва не захочет для вас ни с турками, ни с татарами воевать за те земли по обеим сторонам Днепра, – напротив того, рада будет, чтобы и имени вашего запорожского низового не было, как это уже постановил было небожчик государь царь Петр Алексеевич, только ожидал окончания войны со шведами. За невозможностью поселить вас, добрых молодцов, войска запорожского по обеим сторонам Днепра, Москва приведет в исполнение давнее свое намерение и враждебные замыслы: забравши вас, войско запорожское, зашлет за реку Волгу и тем самым искоренит навеки и гнездо войсковое, и имя войска запорожского низового. К кому тогда в своем несчастье обратитесь вы за помощью? Тогда уже ни турки, ни татары, ни поляки не захотят ни принять, ни защищать, ни оборонять вас, видя ваш тепереший, безвестный и срамный поступок. Признаюсь вам, добрым молодцам, милой братии моей, что я стыжусь теперь не только перед Портою оттоманскою, но и перед королевским величеством французским, польским и шведским вследствие вашего непостоянства, так как Порта оттоманская и все те монархи, будучи убежденные и уведомленные от меня многими письмами (в Солониках я не сидел даром, сложивши руки в течение 12 лет) о мужестве, отваге и постоянной, непоколебимой и присяжной к освобождению отчизны готовности и намерениях ваших, обещали нам, при помощи божией и готовности найяснейшего хана, вполне доброжелательного и расположенного к нам, помогать нам и войною, и мирными договорами. Не забывайте, добрые молодцы, о данной вам, вместе со мной на непорочном евангелии, присяге защищать отчизну от тяжелого и несносного ига московскаго. Сжальтесь над отцами, братией, родственниками и всеми единоземцами вашими, отягощенными мучительством, грабежом и невыносимым тиранского московского господства ярмом, а что больше всего, не имеющими воли ни в имуществе, ни в жизни, ни в здоровье, ни в женах, ни в дочерях своих от войск московских, всюду, по городах и селах, на квартирах разставленных. Будут они на вас, добрых молодцов, плакаться и о мести к Богу взывать, если вы их ввергнете еще в большую и тяжкую неволю через свой переход к Москве. Они на нас, после Бога, имеют постоянную надежду, как о том мне часто передавали монахи киевских и других украинских монастырей и разные купцы, компаниями ходящие через Салоники до святой Афонской горы. По всему этому не оставьте, добрые молодцы, безпомощной отчизны своей! Не сомневаюсь, что Москва если еще не успела подтянуть, то наверно будет стараться подтянуть вас к присяге на верность себе, но сомневаюсь о том, чтобы та же Москва захотела присягнуть с своей стороны на сохранение всего того, чем вас, добрых молодцов, обнадеживает, его она никогда не сделает, а если и сделает, то для большого обмана, чтобы тою ложною присягою скорее прельстить и погубить вас. Знайте и то, добрые молодцы, что та присяга, если только вы ее совершили, неважна и перед Богом негрешна, потому что, присягнувши раньше единодушно на освобождение отчизны, теперь вы присягнули двоедушно, а можно ли присягать на погибель отчизны? Да и притом Москва, взяв с вас присягу, как захочет, так с вами и с отчизною нашею поступит, и тогда присяга ваша и душу вашу погубить, и отчизну в пропасть введет, и вольностей лишит. После всего этого прошу вас, добрых молодцов, войско запорожское, во имя любви к отчизне и пред Богом учиненной присяги для обороны родины до последней капли крови, оставить свое намерение, которые вы предприняли или еще только имеете предпринять о переходе на враждебную вам и отчизне сторону, воспользоваться выгодным и счастливым, теперь выпадающим нам временем, при таких великих и непобедимых для исполнения наших священных обязанностей; в противном случае через наше непостоянство мы утратим этот момент для освобождения нашей милой родины и никогда уже такого не увидим и до конца дней не дождемся. Поставляю, наконец, вам на вид, что я здесь, оставаясь при его милости хане, имею внимательное, усердное и неусыпное о вас старание и понял совершенно его ханскую милость, что он по натуре – пан ласковый до вас, добрых молодцов, войска запорожскаго, полным сердцем прихильный и всякого добра вам и отчизне нашей желательный; нужно только, чтобы вы, добрые молодцы, откликнулись до его ханской милости письмом через своих посланных и уверили бы его, что никогда не думаете переходить на московскую сторону и удаляться от обороны и владычества его ханской милости, а остаетесь в готовности к военному походу по первому его ханской милости указу. Уверяю вас христианскою совестию, что не будете жалеть и не только плату, но и надлежащую награду за свои труды и подвиги получите и будете иметь в польской стороне пожизненные и выгодные постои. Все это пишу к добрым молодцам, войска запорожскаго, от ревности и от щирой моей к вам и к отчизне любви и приязни, с которой к вам и прибываю щиро зичливый всего добра приятель и брат, Филипп Орлик, гетман войска запорожского»[922].