твёрдо. Я никогда не буду высоким. И красивым, и стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье… Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и телевидения. И фильм не поставлю… Я не возьму 7 метров в длину… Просто не возьму. Ну, просто не разбегусь… Ну, даже если разбегусь. Это ничего не значит, потому что я не оторвусь… Дела… Заботы…» Михаил Жванецкий хорошо передал это возрастное ощущение того, что никогда не будет, никогда не исполнится. В силу возраста, социального положения и роковых обстоятельств. Да, ещё есть одна мелочь: талант…

Ну, и Вознесенского можно процитировать:

Что ты ищешь, поэт, в кочевье?

Как по свету ни колеси,

Но итоги всегда плачевны,

Даже если они хороши.

Вот и меня одолевает грусть накануне 50-летнего рубежа. Полтинник – это грустно.

4 марта

В ночь на 1 марта и наутро 2-го шёл пушистый чистый зимний снежок. День рождения получился зимним. А вчера дохнуло теплом и отчаянно задребезжала капель. А сегодня лил откровенный весенний дождь, и все громадные грязно-шелудивые снежные сугробы разом потекли. Солнца нет. Плюс 5. Хмарь и грязюга. Гриппозный безрадостный фон.

1 марта на работе мне подарили электрический самовар (мечта В.П.), чешские стаканы и кофейный набор «Квартет». А потом поехал в гости к Стрижеву на ул. Семашко. Конечно, расстроился из-за писательской библиотеки, старинные шкафы, книги, раритеты, – ничего подобного у меня нет. Даже есть календарь Брюса. Сюда, в квартиру Новикова-Прибоя (а Саша женат на его внучке), приходили Багрицкий, Алексей Толстой, Куйбышев… Портреты, картины – целая история, род. А у меня, как у Ивана Непомнящего, ничего нет… Саша подарил мне одну из своих книг – «Лесные травы». Меня как-то травы не очень интересуют…

На работе 2 марта было чествование, милое и глупое, типа пожеланий: «…И никаких гвоздей!» (Фомин), «Юра, вы родились удачно в день 13-й зарплаты» (Демидов), «С вашими статьями хоть на край света» (Панкратова) и т. д. Даже была импровизированная пресс-конференция, где меня спрашивали:

– Какое место занимает в твоей жизни Центросоюз?

– 28-е.

– А что на первом месте?

– Дом.

– А почему?

– А потому, что дома можно снять социальную маску и быть самим собой…

А потом с Половиком и Гавриловым отправились ко мне немного праздновать. Была симпатичная беседа, но потом Аркадий, разомлев от выпитого, спьяну спел гимн китайских добровольцев на китайском языке. Потом мы с Гришей его провожали, и Гаврилов на «Соколе» закричал: «Братцы! Куда вы меня завели, ведь это Сокольники!..» Да, парень он замечательный, но слабый по части алкоголя. А попивает, к сожалению, от полной невостребованности…

На этом приключения не кончились, нагрянули Витя Кузнецов с Таней и завалили сладким: громадная коробка печенья «Кружевница» и несколько коробок конфет, – что значит работать на кондитерской фабрике: имеем то, что сторожим… Выпили шампанского «за старшего брата», не в оруэлловском смысле, а в натуральном.

Юбилеи, юбилеи,

Я от вас уже шалею…

Но это не всё: основной сбор 6-го, в субботу.

8 марта

Пришлось потрудиться над столом (специально ходили на рынок), и в итоге всё получилось отменно: гости дружно заявил, что «обожрались». Кроме вина и еды, я потчевал гостей разложенными двадцатью альбомами, в которые все с громадным интересом вгрызались. Всего было с нами 17 человек: школьные друзья, родственники. И были, естественно, всякие слова и тосты. Мила заявила, что я для неё «неразгаданная тайна». Говорили про талант, про магнит, что-де притягиваю к себе людей и т. д. Но всё, как говорится, дели на два… Боря Кузнецов пытался ораторствовать, что все Кузнецовы – самородки, но всем не везёт, вот только Юра… Давидовский кричал: «Хватит болтать, давайте лучше плясать!» Ну, и так далее, в том же праздничном ключе.

Первая книга, которую начал читать на шестом десятке лет: Роберт Фальк «Беседы об искусстве. Письма. Воспоминания о художнике».

9–19 марта

Подмосковные «Берёзки».

Маленький весенний отпуск по линии Госстроя СССР. Накануне отъезда распух нос и стал каким-то клоунским. В дневнике обо всём подробно, но в книге сделаю сжатое попурри из дневниковых записей. До «Берёзок» добирались сложно: такси, электричка, автобус. Старый корпус на 5 этажей. Всё некомфортно и без письменного стола. И погода: небо мглистое без солнца. Одна радость: кислород и не надо готовить и мыть посуду. 11 марта Ще уехала на экскурсию в Марфино, а я хрюкал на кровати до упора. 12-го образовалась компания с новой работы Ще: Галя Н. и Эльвира К. Галя – та ещё штучка, молодящаяся, завистливая, жаждущая мужского общения и не любящая общих разговоров: «Я это знаю!» Эльвира – антипод, открытая, наивная, доверчивая в поисках новой религии: третьего глаза и тонкой материи. Но тем не менее весело общались и даже играли в футбол. Совершили поход в ближайшую деревню Чиверёво.

Как дела? – спросили в Чивирёво.

Нам ответили дружно: – Хреново!

А ещё ходили в Осташково, которое я переименовал в Фисташково. Юморист… Болели за фигурное катание, но, увы, Джейн Торвилл и Кристофер Дин обыграли в танцах на льду наших Бестемьянову и Букина. Так и шло время: гуляние, общение, кино, телевизор, веселие и томление. Была и живность: белочки, синички, лани. И всех забавляла Эльвира, демонстрируя упражнение по йоге. Под конец у Ще повысилось давление, и она отлёживалась. Её навестили девочки, и мне пришлось их не столько развлекать, сколько удивлять мрачными стихами Георгия Иванова:

Ты ещё читаешь Блока,

Ты ещё глядишь в окно,

Ты ещё не знаешь срока –

Всё неясно, всё жестоко,

Всё навек обречено…

И слова поэта «ты ещё не знаешь срока» мы воплотили в жизнь: за два дня до окончания срока покинули «Берёзки». Надоело. Неинтересно… В Москве догуливали отпускное время в своей ближней роще и в дальней за «Войковской».

28 марта

Вышли на работу и тут же начисто забыли про «Берёзки». Снова тихая заводь с рябью склок. В «Юности» начал читать дневник Корнея Чуковского. Мой человек! «Без писания я не понимаю жизни», – и я так же, как Корней Иванович. Из 87 лет он 70 вёл дневник. «Я боюсь ничтожных разговоров, боюсь идиллии чайного стола, боюсь подневольной, регламентированной жизни. Я бегу от неё. Но куда? Как повести иную жизнь? Деятельную, бесконечную, свободную? Как?» – это написал Корней Чуковский 2 марта 1901 года, за 31 год до моего