В новом сборнике Вознесенского «Безотчётное», на мой взгляд, мало глубины и много выкрутасов, виртуозничает Андрей: «За что тебя, Авель? – За кафель!» или в стихотворении «Женщина перед зеркалом»:

Шехеразады выдохлись и Чосеры,

Ты всё причёсываешься…

Уверен, 99 процентов читателей спросят, а что такое «Чосеры»? А возможно, буквально единицы знакомы с английским поэтом Джефри Чосером, жившим в XIV веке, и читали его «Кентерберийские рассказы», и поэтому Вознесенский занимается метанием бисера, развлекая более себя, чем читателей.

Хотели тут попасть на спектакль «Взрослая дочь молодого человека» – не попали. Взамен купили книгу «Культура эпохи Возрождения и Реформации», – эстетствуем, так сказать.

25-го был на Совете Центросоюза в гостинице «Турист». Сидел рядом с Хачатуровым, – чисто инерционная дружба. В фойе столкнулся с Колей Котелевским, бывшим плехановским комсомольским секретарём, ныне – подымай выше! – работником ЦК партии. «Ты всё с бородой ходишь?» – спросил он меня, и тут Хача подсуетился: «Это наш кооперативный Хемингуэй».

Маленькая ремарка. Тогда я ещё ничего практически не опубликовал, хотя и написал много. Но пройдут два десятилетия, и начнут выходить мои книги. В одной из них я поместил очерк-эссе о Хемингуэе. А поэт Евгений Рейн при встрече в ЦДЛ, увидев меня, оповестил всех: «Наш Д’Аламбер пришёл!» Имея в виду, что Д’Аламбер и Дидро вместе редактировали «Энциклопедию». В какой-то степени я, действительно, энциклопедист (пишу обо всех и обо всём), но следует иметь в виду, что Жан Лерон Д’Аламбер был не только философом-просветителем, но ещё математиком и механиком, а уж я никакой не математик и не механик… (3 июля 2010 г.)

3 апреля

«На что уходит жизнь?!» – воскликнул в одном из стихотворений Евтушенко. На что? Меня наградили значком «Отличник потребительской кооперации», значит, с точки зрения общества (или отрасли, где я работаю) я тружусь хорошо и вношу свой вклад. Но этот вклад мне до лампочки. Я чувствую, что моё предназначение иное, и поэтому я упорно долблю свой Календарь мировой истории. Это – настоящее, но за это значков и орденов не дают, тем более что это делается вопреки цензуре и всяких табу.

В редакции появился новый сотрудник, международник Юрий Владимирович Медведев, работавший в конце 50-х годов ответственным секретарём иностранной комиссии Союза писателей. Рассказывал, как один из председателей – Сергей Михалков иногда заглядывал в дверь комиссии и спрашивал: «Никто никому не набил морду? Никто никого не трахнул?.. Ну, тогда я пошёл. Мне некогда…» Ну, фрукт!..

31 марта с утра бегал по магазинам, стоял в очереди среди тех, о которых писал Зощенко: «Мы люди низменные, не имеющие особого интереса к различным явлениям природы, кроме выдачи продуктов питания…» Потом клеил футбольные вырезки, – накопилось!.. А затем с Ще пошли в Пушкинский музей на выставку новых поступлений. Отстояли 40 минут в очереди. В итоге не «ах», но всё же интересно. Две маленькие картины Яна Брейгеля Бархатного, «Луизиана» американца Рональда Голдена, подсвечник Сальвадора Дали, «Жанровая сцена» Бориса Григорьева (о нём знаю лишь по книгам Бенуа и Фалька), три акварели Филонова. Постояли у «Женской головы» Тышлера, полюбовались «Обнажённой перед зеркалом» Конашевича. А вот женщины в ранних работах Пименова раздражили – толстомордые, толстозадые, тупые…

11 апреля

Жизнь идёт: громыхает, как телега, плавно проплывает, как теплоход, и стремительно проносится, как реактивный самолёт, – и всё это как-то одновременно: и тягуче медленно, и жутко быстро. В марте ушли из жизни долгожители: Мариэтта Шагинян, Леонид Утёсов, маршал Чуйков…

Тут в «Вопросах литературы» прочитал о судьбе Андрея Белого. Как он метался! Как постоянно захлёстывала его штормовая волна замыслов, как он жаловался на жизнь – «Будь у меня деньги и простор времени…». Как всё это мне созвучно! Меня тоже тяготят планы, а выполнять их, реализовать я никак не могу. Хожу, а в голове рождаются сюжеты, пишутся рассказы, слышатся яростные споры героев… А вот сесть и написать – никак не получается. «Да, время какое-то рваное, – говорил Половик, – час тут, час там, а надо всё отбросить, сесть, подумать…» Григорий давно на всех махнул рукой: он не творец, не создатель, он – только потребитель, интеллектуальный гедонист, развлекатель при телевизоре и книгах. Я успеваю что-то и писать, но всё равно это мало…

В «Лит. учёбе» рассказ о Геннадии Лысенко (1942–1978) – способный поэт и загубленный. Как написал критик: «Шёл человек в русскую поэзию, а попал в Литфонд и Бюро пропаганды…»

Что посеял, того не пожну, – сил не хватит, да и не успею; к этой истине, словно к вину, привыкая, сживаешься с нею…

Бедный Лысенко: «Я рос, как все, под красным флагом / и ненавидя, и любя…» Все мы шли под красным флагом, вот только вопрос: куда пришли? В чём разобрались? И во что окончательно поверили? Или разуверились во всём?.. «И с каждым днём разборчивей душа, / и с каждым ограниченнее выбор…» – Геннадий Лысенко, Рубцов, Шпаликов – все ушли рано. Выбились из общего потока…

Антуан Ватто (книга Германа из серии «Жизнь в искусстве») – другая историческая эпоха, но та же неудовлетворённость собою и сделанным. Горечь даже в совсем не горьких сюжетах, за праздником и весельем – некая инфернальность, неизбывность зла…

Мерзкая погода. Давящая. Очевидно, всё же парад планет влияет на бедного, маленького человека даже в могучей стране социализма. К могуществу и величию отношусь с изрядной долей скептицизма и иронии.

18 апреля

Выделю из общего потока – фильм Бергмана «Осенняя соната» (смотрел во время работы на сеансе 12.30 в кинотеатре «Призыв») и концерт сатирического ансамбля «Кохинор» в Доме архитектора. Всякие архитектурные шуточки: от барокко до барака… из-за Ховрино на Химки выплывают типовые, крупноблочные челны… Владыкино – поднатыкано… И в небо взлетели шпили – как нас за это били… и т. д. Горькие признания, что мы – не Корбюзье, что строим плохо и что с западными зодчими нам соревноваться не по плечу… И на мотив песенки Боярского и других мушкетёров: «Пока, пока по радио идёт вечерний звон…» Кстати, на работе развлекался тем, что навскидку листал синие тома Ленина. «Тошнит всех от общих фраз, – писал вождь, – они плодят бюрократизм и поощряют его… Фразы. Пожелания, всем надоевшие. Это и есть современный „комбюрократизм“» (16 марта 1922 г.). Ильич смело смотрел правде в глаза: «Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны…»

Всё это я беру в свой Календарь, или вот возмущение Хрущёва в Америке