Выставка в «Артипелаге» должна была открыться через месяц, и я, прежде чем вернуться к Вико, Льюлю и Берлину, после Белинского и Пушкина обратился к Гоббсу с его зловещим представлением о человеческой природе, вечно склонной к злу. А между делом наткнулся на его перевод «Илиады», который прочел в прелестном издании середины девятнадцатого века. И тут-то нагрянула беда.

Гоббс пытался уверить меня, что следует выбирать между свободой и порядком, а иначе проснется волк, которого я столько раз замечал в человеческой природе, размышляя о нашей истории или о наших познаниях. Я услышал, как поворачивается ключ в замке и тихо закрывается дверь, но это был не волк Гоббса, а беззвучно ступавшая Сара, которая вошла в кабинет и некоторое время стояла молча. Я поднял глаза и тут же понял, что у нас какая-то проблема. Сара села на диван, сидя за которым я тайком узнал столько секретов в компании Карсона и Черного Орла. Ей трудно было начать говорить. Чувствовалось, что она подыскивает подходящие слова, и Адриа снял очки, в которых он обычно читал, и решил помочь ей, спросив: Сара, что случилось?

Сара встала с дивана, подошла к шкафу с инструментами и извлекла из него Виал. Она опустила скрипку на письменный стол нарочито грубо, почти ударив бедного Гоббса, который не был ни в чем виноват.

– Откуда она у тебя?

– Ее купил отец. – Молчание в знак недоверия. – Я же тебе показывал свидетельство о покупке.

– А откуда ее взял твой отец?

– Это Виал, единственная скрипка Сториони, у которой есть собственное имя.

Сара молчала, настроенная слушать дальше. И Гийом-Франсуа Виал выступил из тени, чтобы его увидел человек, сидевший в карете. Кучер остановил лошадей прямо перед ним. Дверца открылась, и месье Виал сел в карету.

– Добрый вечер, – сказал Ла Гит.

– Можете мне ее вручить, месье Ла Гит. Дядюшка согласился на вашу цену.

Ла Гит рассмеялся в душе, гордясь своим нюхом. Не зря он жарился столько дней на солнце Кремоны. И на всякий случай уточнил:

– Речь идет о пяти тысячах флоринов.

– Речь идет о пяти тысячах флоринов, – успокоил его месье Виал.

– Завтра вы будете держать в руках скрипку знаменитого Сториони.

– Не морочьте мне голову: Сториони вовсе не знаменит!

– В Италии, в Неаполе и во Флоренции… только о нем и говорят.

– А в Кремоне?

– Братья Страдивари совсем не рады появлению новой мастерской.

– Ты мне все это уже рассказывал. – Сара стояла в нетерпении, как строгая учительница, ожидающая извинений от нерадивого ученика.

Но Адриа, словно не слыша ее, произнес: дорогой дядюшка! – воскликнул он, вбегая в залу на следующее утро спозаранку. Жан-Мари Леклер не соизволил повернуть головы, он созерцал языки пламени в камине. Дорогой дядюшка, повторил Гийом-Франсуа Виал, на сей раз не столь горячо.

Леклер чуть повернул голову. Не глядя в глаза Виалю, спросил, принес ли тот скрипку. Виал положил ее на стол. Пальцы Леклера немедленно потянулись к инструменту. От обшивки стены отделился горбоносый слуга и поднес смычок. Леклер некоторое время исследовал все звуковые возможности этой Сториони, играя отрывки из трех своих сонат.

– Отличная вещь, – заключил он. – Во сколько она тебе обошлась?

– Хау!

– Десять тысяч флоринов плюс вознаграждение в пятьсот монет, которое вы мне дадите за то, что я отыскал это сокровище.

– Хау. Хау!

Властным жестом Леклер приказал слугам удалиться. Положил руку племяннику на плечо и улыбнулся:

– Ты – мерзавец. В кого ты такой уродился, сучий потрох, не знаю. То ли в твою несчастную мать, что вряд ли, то ли в ублюдка-отца. Проходимца и вора.

– Но почему? Ведь я… – Последовал обмен колкими взглядами. – Ну хорошо, я согласен отказаться от вознаграждения.

– И ты думаешь, что после того, как ты столько лет надувал меня, я буду тебе доверять?

– Но тогда зачем же вы поручили мне…

– Чтобы испытать тебя, паршивый ты сукин сын! На сей раз тебе не уйти от тюрьмы! – И добавил для пущего эффекта: – Ты даже представить себе не можешь, как я ждал этого мгновения.

– Хау, Адриа! Ты сейчас совсем все испортишь! Посмотри, какое у нее лицо!

– Вы всегда жаждали погубить меня, дядюшка Жан. Вы мне завидуете!

– Эй, парень, какого черта ты не слушаешь Черного Орла! Да она все это уже знает! Ты все это ей уже рассказывал!

Жан-Мари Леклер взглянул с удивлением на Карсона и кивнул в его сторону:

– Ничтожный ковбой! Не смей ко мне даже обращаться, мешок с блохами!

– Эй, эй, вам я ничего не говорил и требую уважения.

– Катитесь отсюда оба – и ты, и твой дружок-индюк с перьями на голове!

– Хау!

– Что «хау»? – спросил Леклер в крайнем раздражении.

– Вместо того чтобы выпроваживать друзей, вы бы лучше продолжили горячую дискуссию со своим племянником, пока солнце не закатилось за холмы на западе.

Леклер несколько растерянно посмотрел на Гийома Виаля. Он постарался собраться с мыслями и сказал:

– В чем же, по-твоему, я должен завидовать тебе, вонючий подонок?

Виал, красный как рак, не нашелся что ответить.

– Лучше нам не вдаваться в частности, – бросил он, чтобы сказать хоть что-то.

Леклер смотрел на него с презрением:

– А по мне, так можно обсудить и частности. Чему же я завидую? Внешности? Сложению? Обаянию? Влиянию? Таланту? Моральным качествам?

– Разговор окончен, дядюшка Жан.

– Он будет окончен тогда, когда скажу я. Уму? Воспитанию? Богатству? Здоровью?

Леклер взял скрипку, сымпровизировал пиццикато. И уважительно посмотрел на инструмент.

– Адриа!

– Что?

Сара села передо мной. Я услышал, как шериф Карсон тихонько говорит: смотри, парень, дело нешуточное. И не говори потом, что мы тебя не предупреждали. Ты посмотрела мне в глаза:

– Говорю же тебе, что я это знаю, ты уже давно мне это рассказал!

– Да, да, так вот Леклер сказал: скрипка прекрасная, но мне на это плевать, я просто хотел упрятать тебя в тюрьму.

– Вы – плохой дядя.

– А ты – сукин сын, которого я наконец вывел на чистую воду.

– Боевой бык потерял разум после стольких сражений. – Звук плевка сопровождал высказывание храброго вождя арапахо.

Леклер позвонил в колокольчик, и горбоносый слуга появился на пороге.

– Сообщи комиссару, что он может прийти. – И Леклер посмотрел на племянника. – Садись, подождем месье Бежара.