тогда очень одиноко без тебя. Разговаривали мы очень недолго. Она на меня не смотрела. Просто сообщила мне номер твоей воинской части. Когда я узнал, что ты служишь под Хабаровском, я подумал, что это — судьба. Но судьба была в другом — эта наша встреча с твоей матерью была последней. Когда я приехал в твою дивизию, мне сообщили, что ты улетел на похороны… Вот так-то, сын…

Никита растеряно молчал, не зная, что сказать. Отец продолжал.

— А потом наступили тяжёлые времена, ты знаешь, — они для всех были тяжёлыми. Одно за другим закрылись наши предприятия, моя высокая должность оказалась совершенно лишней. Я вынужден был вспомнить свою первую профессию, несколько лет работал машинистом электропоезда, зарплату часто задерживали на несколько месяцев и платили очень мало, я еле-еле сводил концы с концами. Ехать в Петербург было не на что. Помогать тебе я не имел возможности, хотя по-прежнему часто звонил Наташе. От неё я узнал, что ты поступил в медицинский институт, что учишься неплохо, хотя приходится и работать ночами. Когда у нас на Дальнем Востоке стала постепенно возобновлялась жизнь, реанимировали наше производство, и мне неожиданно предложили должность даже выше той, которую я занимал в прежние годы. Я быстро поднялся на ноги. Когда, наконец, решился позвонить Наташе и объясниться с ней по поводу долгого молчания, она поняла всё правильно, потому что у неё в семье были те же проблемы, и сообщила мне, что ты окончил институт, учишься в ординатуре на хирурга, что ты женился и что у меня родился внук. Она ничего не стала от меня скрывать: я узнал, что вы живёте на твою стипендию и еле-еле сводите концы с концами. У меня уже были достаточные средства, и я тут же прилетел в Петербург. Но у тебя — характер матери: ты не захотел разговаривать со мной.

Он замолчал. Растерянно молчал и Никита. Понемногу он осознавал всё, что говорил отец. Тётя Наташа… Столько лет хранить тайну! Он хорошо помнил эти праздничные подарки, помнил, как мама отчитывала свою подругу за бездумные траты! Помнил, как у него однажды вдруг появилась отличная зимняя куртка, и как летом муж тёти Наташи дядя Валера ни с того, ни с сего подарил ему новенький, потрясающий велосипед, о котором он даже мечтать не мог… Лерка, узнав об этом, устроила родителям настоящую истерику, потому что у неё самой велосипед был намного скромнее.

Пауза затянулась. Отец понимал, что сыну надо обдумать его слова, продолжил просто.

— Никита, я понимаю, что навсегда останусь для тебя только биологическим отцом. Но стать другом вашей семьи я, может быть, ещё успею. И для внука своего я бы очень хотел стать настоящим дедушкой, не только биологическим…

Никита, глядя куда-то в бок, ответил не сразу.

— Димка сейчас с любопытством на Вас смотрит. Ему объяснили, что дедушка все эти годы жил очень далеко, показали на карте, где находится Хабаровск, а где живём мы… Он нам с восторгом рассказывал, как вы играли с ним в железную дорогу, которую он в последнее время совсем забросил. Вы очень интересно ему рассказывали, как устроены вагоны, как они цепляются друг за друга.

Неожиданно он услышал.

— Дело в том, Никита, что я уволился с работы и уехал из Хабаровска навсегда.

— Почему?!

— Прежде всего, я решил жить где-нибудь рядом с вами. А работа… Должность моя всегда была заманчивой. Но возраст подпирал, и мне уже исподтишка показали человека, подготовленного на моё место. Я не зря задержался в Череповце. Там смежное предприятие, меня на этом заводе по работе хорошо знают. В общем — мне предложили должность главного технолога, и я согласился. Амбиции у меня уже не те, что в молодости. Я должен был выйти на работу ещё две недели назад, и вот эта авария…

Никита даже растерялся, не зная, что сказать. Отец понял, улыбнулся и сменил тему.

— Тебе не удалось узнать, где моя несчастная «Нива»?

— Это было несложно. Я забрал её у гаишников и отдал в ремонт. Конечно, правый бок у неё изрядно помят, но мне по блату скинули цену. Обещали на днях починить. Механики наши — отличные мастера, я к ним часто обращаюсь за помощью, когда не могу справиться со своими древними «Жигулями». Как видите, бегает пока мой автомобиль…

— Вчера директор завода мне сказал по телефону, чтобы этот лимузин я подарил больнице для хозяйственных нужд. Послушай, Никита… Я очень благодарен Надежде Игнатьевне за приют. Но, как говорится, пора и честь знать. Мне надо возвращаться в Череповец. Я продал неплохую квартиру в Хабаровске, договорился с местным риелтором — она обещала мне найти что-нибудь подходящее в Череповце …

— Хорошо. Я завтра продлю Вам больничный ещё на десять дней. Только не забывайте, что я запретил Вам ещё месяца три заниматься тяжёлым физическим трудом, поднимать тяжести и садиться за руль. Мы обязательно будем встречаться или здесь, или в Череповце, я буду следить за вашим поведением, — закончил он с улыбкой.

— Насчёт руля, можешь не беспокоиться. Я теперь буду ездить только на заднем сиденье…

— Ну, это все, кто побывал в аварии, поначалу так говорят. А где-нибудь через пару месяцев глядишь — уже опять баранку крутят…

— Возьмёшь мне билет на вторник на поезд? Не хочу на автобусе ехать.

— Я отвезу Вас на своей машине, Пётр Васильевич. Я эту неделю ещё в отпуске.

— Послушай, Никита… — Глухо произнёс отец. — У меня к тебе большая просьба. Пожалуйста, не называй меня по имени отчеству… Я каждый раз вздрагиваю. Лучше никак не называй, только не по отчеству…

Сын ничего не ответил, промолчал.

С некоторыми изменениями жизнь покатилась дальше. Сын переходил из класса в класс, как и в далёкие отроческие годы его отец — без громких успехов и с периодическими встрясками от родителей. Ссорились, ругались, мирились — и вдруг оказалось, что их Димасик, Димуля, Димка уже в девятом классе. Весной — экзамены. Что-то будет?

Напряжённость в отношениях с отцом у Никиты не проходила достаточно долго. Отец оказался человеком тактичным, с расспросами не приставал, услуги свои не навязывал. С Верой и тёщей мог болтать о чём угодно, но с сыном — только по делу. Никита больше не называл отца по имени отчеству, но… Теперь он его вообще никак не называл, просто обращался на «вы». Вере это очень не нравилось, но она довольно долго молчала, только бросая укоризненные взгляды на мужа. Но, наконец, всё-таки сказала:

— Ты знаешь, Никита,