меня мама ещё в детстве учила, что, разговаривая с человеком, тем более, с пожилым, к нему надо как-то обращаться. Ты не находишь, что твоё общение с отцом просто неприличное?

— А как ты предлагаешь мне его называть — «Папочкой? Папулей?»

— Не ёрничай, пожалуйста! Есть совершенно нейтральное слово — «отец». Оно абсолютно ни к чему не обязывает. Постепенно привыкнешь и перестанешь напрягаться. Постарайся сделать усилие над собой, по крайней мере, ради сына. Он пока воспринимает всё естественно, но вскоре начнёт задавать вопросы…

Дима, и в самом деле, подружился с дедушкой, который теперь жил и работал не в далёком Хабаровске, а совсем близко, в часе езды, и приезжал довольно часто. В Череповце у него была приличная двухкомнатная квартира, он рассчитывал, что семейство Быстровых будет приезжать к нему часто, и можно будет не тесниться в одной комнате, которой ему вполне хватило бы одному. После дорожной травмы дед восстановился полностью, и, как предсказывал Никита, вскоре уже сидел за рулём новенького юркого кроссовера, на котором было удобно разъезжать по небольшому городу и по узким лесным дорогам в лесу, выезжая за грибами и ягодами.

Отец, приезжая, всегда останавливался у Надежды Игнатьевны. Они подружились. Соседи давно уже шептались за их спинами, но Никита с Верой нисколько не возражали. После смерти Никитиного тестя прошло немало лет, и, если старикам вместе лучше, чем жить по одному, значит, так тому и быть. С работой у отца всё складывалось благополучно, но надолго он в Череповце оставаться не планировал: доработает до семидесяти лет, потом переедет в их город. Квартирантом у Надежды Игнатьевны он не был — постоянно что-то ремонтировал или обновлял в доме или в усадьбе. Однажды в летний воскресный день, когда приехал отец и счастливо случился выходной у Никиты, они втроём — отец, сын и внук с утра до позднего вечера успели ободрать старую полусгнившую «вагонку» с небольшой веранды бабушкиного дома и обшить её новыми гладкими досками, промазав их специальной пропиткой. Димка сиял, как медный самовар — впервые в своей жизни он занимался мужскими делами в обществе настоящих мужиков.

Зимой, когда дед приезжал на выходные, они с внуком бегали вдоль канала на лыжах, занимались подлёдной рыбалкой, а летом, на купленной дедушкой моторной лодке, рассекали водную гладь водохранилища и устраивали ночёвку где-нибудь в палатке на берегу, коптили и жарили рыбу на костре. Осенью рано утром отправлялись за грибами, привозили их вёдрами, и заваливались спать, а мама с бабушкой полночи чистили, солили и мариновали боровики и подосиновики. Оказалось, что с дедом всегда интересно — и отдыхать, и работать.

По-прежнему частенько из Петербурга к Быстровым приезжали друзья. Михаил продолжал строить храмы по всему северо-западу, был вполне обеспеченным человеком. По истечении положенного времени он продал свою маленькую сиротскую квартиру и поселился в новой, трёхкомнатной в Зеленогорске. Лера успешно заведовала кафедрой в своём любимом институте. Её родители постарели, и теперь не решались на дальние автомобильные поездки, но непременно посылали горячие приветы семейству Быстровых. Никита очень жалел, что так и не сумел с ними поговорить. Почему они скрывали от него тайну об отце, даже после смерти мамы? Правильно или неправильно они поступали? А, может быть, и не нужны теперь эти расспросы? Надо ли сейчас копаться в прошлом? В конце концов, жизнь расставила всё по своим местам.

Непременно приезжали и Ольга с Борисом. Они, наконец, приобрели дитя по имени Дениска: очень смешное, круглолицее, очень похожее на папу и болтливое, как мама. Родители с облегчением отдавали сынишку на воспитание старшим детям, которые относились к этому поручению очень серьёзно, но по-разному: Дима великодушно всё разрешал, а Маша — категорически всё запрещала. Пока обедали все вместе в гостеприимном доме Никитиной тёщи, наивное дитя переводило напряжённый взгляд с одного опекуна на другого, потом глубоко задумывалось, не зная кому из них отдать предпочтение. Думы эти могли затянуться надолго, и, в конце концов, заканчивались глубокой зевотой. Тогда отец брал Дениску на руки и относил в машину — и весь приезжий коллектив отправлялся ночевать в гостиницу, с тем, чтобы утром вернуться сюда, переодеться в полевую одежду — сапоги, ветровки, комбинезоны и тому подобное, что хранилось у Надежды Игнатьевны в чулане, и отправиться в лес. Летом ездили за черникой, осенью — за грибами. Друзья приезжали на новеньких иномарках — у Михаила с Лерой она была поскромнее, у Бориса с Ольгой — очень дорогая. Быстровы давно были без машины — отслуживший своё «жигулёнок» был отправлен на металлолом. Но Никита с Верой никому не завидовали, они вообще завидовать не умели. Было так приятно видеть друзей своей юности. Ну, а машина… Конечно, иногда машина была нужна даже в их небольшом городке, но пока обходились — если надо было что-то привезти громоздкое или объёмное, выручал отец, когда приезжал в выходные. Отец… Однажды, когда он очередной раз приехал и устроился на постой у Надежды Игнатьевны, неожиданно приехали друзья. Никита вынужден был их познакомить. Это был единственный раз, когда он пожалел, что сегодня не дежурит. Сделав усилие над собой, он произнёс сразу для всех.

— Это мой отец, Пётр Васильевич… Он теперь живёт в Череповце и часто к нам приезжает.

Михаил с Лерой в историю отношений отца с сыном были посвящены давно, Борис с Ольгой удивились, но как воспитанные люди, внешне никак не прореагировали. Отец спокойно поздоровался со всеми за руку. Вскоре Никиту вызвали в больницу, и он уехал на машине скорой помощи экстренно кого-то оперировать. Вера потом рассказала ему, что за обедом отец вёл себя совершенно спокойно. И участвовал в общем разговоре так, словно давным-давно был знаком с их друзьями.

В больнице тоже всё несколько успокоилось: доктор Измайлов не подводил, работал с полной отдачей. За эти годы сорвался лишь один раз, но быстро пришёл в себя. Больничные сплетники поговаривали, что его часто видят в городском храме, шепчущимся о чём-то в самом дальнем углу с местным настоятелем. Ну, как говорится — и слава богу! Старика Грауэрмана Никита отпустил с чистым сердцем на заслуженный отдых. Лев Абрамович отвыкал от больницы довольно долго: приходил в отделение, интересовался больными. Больничный врач — эндоскопист закончил краткосрочные курсы по неотложной хирургии и теперь, на законных основаниях, иногда брал дежурства в их отделении. Так что теперь с дежурантами тоже было полегче. Правда, внезапно отменили интернатуру, и теперь временные помощники-интерны в больницу не приезжали, но пока справлялись и без них. Никита