– Я вам, Эммануил Семеныч, так скажу: давным-давно, на заре человечества, все люди были евреями. Потом многие оставили это занятие. Остались только упертые…

– Слава Богу! – засмеялся Монька. – Ты можешь представить себе этот ужас – мир населен одними евреями?

Васенко осторожно заметил:

– Ну, ужас – не ужас, но ситуация, конечно, стала бы критической. Пришлось бы вызывать инопланетян – антисемитов.

– Ладно, обойдемся наличными силами. Докладывай, что происходит на территории.

– Есть проблема. Требуется ваше решение в принципе, – сразу посерьезнел Васенко.

У него была гибкая пластика настоящего шпиона – лицедея по профессии и призванию, и он трансформировался в разговоре мгновенно, как вода, занимающая предложенную в этом объеме любую форму. Наверное, он и был хорошим шпионом, раньше, когда служил старшим офицером венской резидентуры Разведупра. А вот гляди ж ты, домой, на родину возвращаться не захотел, при Моньке оказалось служить теплее и сытнее.

– По договоренности с епископом Витбергом мы разместили деньги католической курии Милана в финансирование четырех веселых домов – два в Вене, в Граце и в Инсбруке. Бардаки в оздоровительных комплексах. Телки – наши, привозные из отчизны…

– Зачем ты мне это все мусолишь? – спросил, как сплюнул, Монька. – Я что, не знаю этого?

– Естественно, Эммануил Семеныч! Я для объемной стереоскопичности вопроса… – поднырнул Васенко. – У нас там серьезные потери…

– Как это? – вздыбился Монька.

– Большой наезд. Поляки-бандиты блокируют, варшавская бригада. Их здешняя полиция отмазывает, нашли ходы эти ляхи сраные к нашим бескорыстным колбасникам.

– Не понимаю, – зло мотнул тяжелой башкой Монька. – Ты, ты! Ты не можешь разобраться с шайкой варшавских босяков? Ты говорил с ними?

«Мерседес» с мягким рокочущим гулом шел по брусчатке набережной Дуная. Васенко оглянулся, посмотрел в заднее стекло, оценил, не отстает ли от них машина сопровождения с охраной, потом медленно сказал:

– Нет, конечно, Эммануил Семеныч… С ними говорить нельзя. Они – отморозки. Я не хотел, чтобы они знали, кому принадлежат веселые дома. Мы не можем допустить разборки, скандала, газетных воплей – у нас на руках миллионы шиллингов миланских католиков. И они нам еще понадобятся…

– Предложение?

– Их гасить надо. И срочно.

Монька тяжело задышал:

– А разборки? Скандалы? Газетные вопли?

– Мы к этому отношения иметь не будем, – быстро посунулся к нему Васенко. – Чистота – залог здоровья! Из Москвы бригаду вызовем. Четыре человека, чистые документы, транзитные визы, прозрачный багаж – все нужное дадим на месте.

– А ты думаешь, у меня в Москве бюро добрых услуг есть?

– Думаю! – лучисто улыбнулся Васенко. – «Пи Эм Джангиров, Инкорпорейтед». Вы ему только звякните, и он сразу все сделает. У него ведь тоже интерес в этих домах серьезный. А нашему здоровому коллективу в эту историю лучше не встревать…

– Вы не коллектив, а толпа потных пиджаков, – скинул через губу Монька. – Вот времена настали – чтобы угомонить нескольких польских хулиганов, надо через три границы возить капеллу мокрушников.

– А чего удивляться? Капитализм! Рынок! То, что я предлагаю, – безопаснее, значит, дешевле. По цене рисков, я имею в виду.

– Хорошо, я подумаю, – кивнул Монька. – Надо найти какое-то другое решение. Я крови не люблю…

– Вам виднее, Эммануил Семеныч, – согласился сразу Васенко. – Вы, Эммануил Семеныч, сидите высоко, глядите далеко.

– Не подначивай…

– Да Боже упаси! Вы же смотрящий по Центральной Европе! Резидент, можно сказать! Считай, генерал-лейтенант по-старому! Какие подначки, Эммануил Семеныч? Сплошная субординация! Не велите мочить ляхов – будем думать, как их упрессовать…

– Думай, голова, полковничью папаху куплю. Что еще?

– Позвонил Хэнк Андерсон. Он в Вене.

– Когда приехал? Где он?

– Ничего не говорит, – развел руками Васенко. – Просил передать вам, что он готов к взаимодействию.

– К взаимодействию? – переспросил Монька.

– Именно так. Он ждет вас в десять вечера в отеле «Цум кёниг». В баре.

– Значит, привез все-таки…

– Нет, нет, дорогой мистер Лаксман! Обстановка в полицейском управлении не располагает к доверительным разговорам… – сказал Стивен Полк.

– А вы, простите, кто будете? – вежливо поинтересовался Сенька Дрист.

Полк с любопытством рассматривал Дриста – маленькая меховая голова с круглыми черными глазами, воспаленные веки, оттопыренные прозрачные уши, смазанный подбородок в мохнатой плесени небритости. Вылитый детеныш шимпанзе.

– Кем я буду – пока не знаю. А сейчас меня зовут Стивен Полк, я руковожу подразделением С-24 Нью-Йоркского отделения ФБР…

– Елки-моталки! – выпучил красные глаза Сенька. – Это еще что такое?

– Я занимаюсь русской организованной преступностью, – эпически поведал Полк. – Конечно, я мог бы взять вас для беседы к себе в офис на Федерал-плаза. Но боюсь, и там у нас не выйдет душевного разговора…

– Тогда, может, просто разойдемся? – доброжелательно предложил Дрист.

– Э-э, нет, дорогой мой! – покачал головой Полк. – Мы с вами просто так разойтись не можем… Наши судьбы связал ваш безвременно ушедший дружок бандит Витя Лекарь…

– А я-то какое отношение к нему имею? – возмутился детеныш шимпанзе. – Не друзья мы с ним, не соседи, не подельники… У меня от душещипательных разговоров о нем уже вся душа в синяках от вопросов…

– Может быть, может быть, – согласился Полк. – А вы к нему хорошо относились? Уважали его? Боялись? Выполняли какие-то поручения?

– Я? – задумался Дрист.

– Ну не я же! Конечно – вы!

Дрист внимательно смотрел на Полка, юное шимпанзе долго прикидывало, и с лица его не сходило выражение местечкового агрессора: «Я не дам плевать себе в кашу!» Потом предложило:

– Дайте сигарету…

Полк протянул пачку, Дрист вытащил две – одну закурил, другую ловко вставил за оттопыренное ухо. Полк опасался, что сигарета выпадет из этих торчащих в стороны лопухов и Дристу нечего будет курить, ибо этот тип курильщиков отличается устойчивостью вкусов: они курят сигареты одного сорта – чужие.

– Я Витю знаю давно. Но плохо. Я бы, может, и стал с ним дружить, да он ни с кем не дружит… Если по чести сказать, он человек, конечно, выдающий… Но очень сильно плохой…

– Понятно, – кивнул Полк. – Поэтому мы с вами сейчас пойдем, погуляем и непринужденно поболтаем… Здесь на вашу искренность плохо влияют полицейские стены…