Он очнулся, стоя на дорожке из белого гравия лицом к трибунам, утопая в лавине приветственного гула. «Как на турнире», — подумал Лукас. Как будто он уже победил. Выбил Марвина Фостейна из седла… и получил от него удар в спину, и выжил, доказав, что предательством победить невозможно.

Сейчас он собирался доказать то же самое.

Лукас твёрдым шагом пересёк площадь и ступил в круг. Крики понемногу смолкли.

Он поднял голову и увидел Дерека.

Преподобный магистр Айберри сидел во втором ряду, скрестив руки на груди и неотрывно глядя на него. Ему стоило шевельнуть рукой, и Лукаса насадили бы на десять пик разом, но он не мог этого сделать на глазах у толпы, которая ждала пикантного дополнения к только что увиденному представлению. Но это сейчас — а после того, как я отопью из чаши, они с одинаковым восторгом примут и мой триумф, и мою смерть…

«А остальные умрут, не успев раскрыть рта», — так ты сказал, Дерек?..

И неожиданно он всё понял.

Толпа ждала. Патрицианцы хмуро переглядывались — они не любили нарушения установленного этикета. А Дерек смотрел на Лукаса, и, когда прочёл в его глазах понимание, слегка покачал головой. Ты столько лет был дураком, Лукас из Джейдри, и неужели ты решил, что достаточно было увидеть себя со стороны, чтобы перестать быть им? Дерек был тебе другом и понимал тебя, но ты никогда не понимал его , и, во имя всего святого, он не даст тебе раскрыть рта, потому что таков его долг, который он свято чтит. «Он чтит , — потрясённо подумал Лукас. — Он верен ордену, верен своей присяге, он делает то, что считает правильным, даже если порой сомневается в этом. Он как Марвин. И я как Марвин. Только это разные Марвины, и настоящий, живой, тот, кого ты хочешь убить, а я — спасти, не имеет к этому ровным счётом никакого отношения».

Всё это было так просто, что даже не приходило Лукасу в голову. Он всегда выбирал самые запутанные пути, искренне веря, что так быстрее достигнет цели. А это ложь. Это с самого начала была ложь. И единственный верный путь — это то, на что указывают твои глаза.

Лукас поднял голову и обвёл взглядом людей, ждавших его слов. Их были сотни, тысячи. И он поймал в силок их всех.

«Марвин, ты хотел, чтобы было три тысячи свидетелей, когда я заплачу за всё… Так вот же они. Вот! И, смотри, я плачу за всё».

— Моё имя Лукас Джейдри, — сказал он чётко и внятно, и знал, что каждый, сидящий на этих рядах, слышит его слова. — И ныне я свидетельствую, что перед вами — истинный король. — Он развернулся к ложе, которую заняла Ольвен с младенцем, и выбросил руку вперёд — раскрытой ладонью вверх. — Вот это — сын Артеньи, Богом отвергнутой герцогини, сестры Артена Благоразумного, которого вы звали Попрошайкой. Но через несколько месяцев или лет вы прослышите о ребёнке, живущем на севере. Человек по имени Марвин из Фостейна скажет вам, что этот ребёнок — истинный сын Артеньи и законный король Хандл-Тера. Вам скажут, что север принял короля и защитил от тех, кто считает, будто кровь Артенитов недостойна более престола. Вам скажут, что эта женщина, Ольвен, столь похожая сейчас на матерь Святого Патрица, лжёт вам, и дитя на её руках тоже лжёт, хотя ещё само не знает об этом. Вам скажут, что магистрат священного ордена патрицианцев замыслил переворот и обманывал вас, выдавая за наследника безродного подкидыша. Так вам скажет человек по имени Марвин из Фостейна… конечно, если останется жив.

Лукас умолк и обвёл трибуны взглядом. Он знал, что каждое его слово уже теперь передаётся за стены и до заката облетит весь город, а наутро выйдет за его пределы. Он улыбался.

— Жители Хандл-Тера! Я здесь для того, чтобы предупредить вас: когда вы услышите это, не верьте. Эти обвинения — гнусны и лживы. А те, против кого они направлены — невиновны и чисты перед вами и Богом. И это я ныне свидетельствую!

Над амфитеатром повисла тишина. Каждый мужчина, женщина и ребёнок смотрели на Лукаса, но он чувствовал на себе только один взгляд — тот, на который не собирался отвечать иначе, чем тем, что сделал.

Лукас склонился над чашей в центре Священного Круга, зачерпнул ладонями мутную воду, собранную с ледника, и поднял к лицу.

— А если это свидетельство — ложь, то, о Единый, возьми мою жизнь себе, — сказал он и выпил.

Вода оказалась не просто горькой — она была нестерпимой. От горечи свело дёсны, и Лукаса едва не вырвало. Он с трудом сумел подавить позыв, но ещё прежде, чем это ему удалось, у него стало темнеть в глазах, и кровь загудела в ушах, будто закипая в голове. Яд в самом деле действовал быстро. Одному богу известно, сколько противоядия выпила сегодня утром Ольвен, и не этим ли была вызвана её бледность. Но об этом Лукас подумать уже не успел.

Он почувствовал, что падает, и ощутил боль, когда тяжело ударился плечом о край каменной чаши, но эта боль казалась далёкой, как будто чужой. Тело стремительно немело, холод камня под одеревеневшей спиной почти не ощущался. Лукас ослеп и оглох, его внутренности драло на части — он чувствовал что-то похожее, когда разорвал себе лёгкое, и когда посмотрел в глаза Ив и увидел, что она всё поняла, она всё поняла, всё знает о нём, но продолжает любить его, как есть… Тогда он не смог этого вынести, и сейчас — тоже не мог. О Боже, взмолился Лукас, пожалуйста, не надо, я не смогу этого вынести. Я не смогу, не смогу, не смогу, что же это, я не смогу…

Он увидел своё тело сверху и со стороны — скрючившееся у подножия алтаря, увидел искажённое бешенством лицо толпы — да, одно лицо, это всё было одно и то же лицо, — увидел яростные солнечные блики на поверхности отравленной воды, в этот самый миг выжигавшей из него жизнь, или нет, уже выжегшей, это ведь мёртвое тело там, внизу, оно моё, мне так жаль его, Боже, так жаль, не надо, не надо, я не могу, это нестерпимо выносить!

Это и правда было нестерпимо, поэтому он отказался смотреть. Но у него уже не было глаз, чтобы их закрыть, не было головы, чтоб отвернуться, поэтому он видел, хотя и не смотрел. И ощутил громадное облегчение, когда внезапно откуда-то — кажется, изнутри него самого — во все стороны ударил свет.

– Для кого ты сделал это?

Он попытался обернуться, попытался ответить, но было только больно и страшно, о Боже, что же это так болит, если у меня уже не осталось тела?..

– Для кого ты сделал это?

Снова, опять снова то же самое, даже здесь, пожалуйста, не заставляй меня отвечать…

– Для кого ты сделал это?

Это был не голос, а свет, но свет превращался в вопрос — без слов, без звуков, без жалости, и в вопросе был только сам вопрос.

– ДЛЯ КОГО ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО?

— Не для тебя, — прошептал Лукас, хотя не было ни звуков, ни слов.

– ДЛЯ КОГО ты сделал это?

— И не для истинного короля, это уж точно.

– ДЛЯ КОГО?

Что за вопрос — не для кого, а зачем! И зачем только ты, то, что всю свою убогую жизнь притворялось Лукасом Джейдри, ввергло себя туда, где нельзя лгать, потому что ложь — это слова, а здесь нет слов, здесь лишь ответы…