– Знаешь, – начала она, наклоняясь ближе и чуть ли не шепотом. – Я помню, как мы с тобой говорили о религии.

– А, угу, – повторил Майк, отчаянно желая, чтобы в руках у него оказался стакан любого напитка… Хоть воды… Лишь бы было жидкое. Он смутно помнил, как однажды, во втором классе действительно разговаривал с Мишель – они ожидали своей очереди покататься на качелях – что-то о том, как странно быть католиком, когда почти все другие ребята вовсе не католики. – Угу, – повторил он в четвертый раз, отдавая себе отчет в том, что этот сам по себе чрезвычайно остроумный ответ уже несколько навяз в зубах.

Мишель выглядела отлично, хоть Майку пришло на ум другое словечко. Восхитительно. На ней было зеленое шифоновое платье, с какой-то пышной юбочкой вроде как у балерины, только не такой короткой, а свои длинные волосы она завязала сзади такой же зеленой лентой. И глаза у нее были тоже зеленые. И очень длинные ноги. Майк заметил, что она… Ну как бы изменилась за последние несколько месяцев. А может даже за три недели, прошедшие с последнего дня школьных занятий. Платье сидело по-новому… Особенно в груди… И ноги стали другими, и талия, и когда она подняла руку, чтобы поправить ленту в волосах, то Майк заметил, что и руки у нее тоже стали другими. Неужели она тоже бреет подмышки, стрелой пронеслась мысль в голове у Майка, как Пег и Мерри? И ноги?

Майк понял, что Мишель ему что-то говорит.

– Извини, я не расслышал… Что?

– Я сказала, что хотела бы поговорить с тобой чуть позже. О чем-то очень важном.

– Да, конечно. Когда? – поинтересовался он, предполагая, что речь идет об августе.

– Давай через полчаса. В нашем сарае? – и девочка изящно махнула рукой в сторону огромного темного сооружения. Майк повернулся и посмотрел на сарай с таким видом, будто никогда не видел его прежде.

– Давай, – озадаченно сказал он, но Мишель уже убегала от него, чтобы смешаться с толпой гостей. Наверное, она всех хочет пригласить в сарай. Мелькнула у Майка такая мысль, но он ее тут же отмел.

Он поплелся обратно к барбекю, все мысли о том, чтобы уйти пораньше вылетели у него из головы. Мама и девочки позаботятся о Мемо сегодня вечером. Лучше б Харлен прихватил с собой ту бутылку с виски или что там у него было, чем свой дурацкий револьвер.

«Давай через полчаса. В нашем сарае?» эхом отдавалось у него в голове и он снова и снова расшифровывал ее интонацию, связывал ее с выражением лица. Как и большинство мальчишек в Элм Хэвене Майк был неравнодушен к Мишель Стаффни… Чуть-чуть. Но в отличие от большинства других мальчишек, возможно, потому что его оставили на второй год, он на этом чувстве совсем не зациклился. Не обращать на нее внимания было гораздо легче, когда вы виделись только на спортплощадке да изредка в церкви, ну еще в школе на перемене, когда она жевала сэндвич с колбасой.

Сейчас Майк сомневался, сможет ли он теперь не обращать на нее внимания. Бедняга Харлен, подумал он о приятеле с болью внезапного сочувствия. И затем к черту Харлена.

Часов у Майка не было, поэтому следующие тридцать минут он оставался подле Кевина, время от времени поднимая руку приятеля, чтобы узнать время без лишних расспросов. Один раз, когда он заметил в группе девочек у веранды Донну Лу Перри с ее подружкой Сэнди, то решил было подойти и поговорить с ней, извиниться за ту выходку ребят на бейсбольном поле. Но Донна Лу смеялась и болтала с девочками, а у Майка оставалось всего восемнадцать минут.

Зона веселья и света на сарай не распространялась и хотя широкие двери были заперты, в стене сарая, расположенной рядом с дубом, имелась небольшая дверца. Майк отодвинул задвижку и вошел. «Мишель?» окликнул он. Внутри пахло старым деревом и нагретой за день соломой. Майк собрался было еще раз позвать девочку, но вдруг подумал, что, наверное, его разыграли: у Мишель и мысли не было говорить с ним наедине, это был всего лишь розыгрыш, такой же, какими она донимала беднягу Харлена.

А теперь и беднягу Майка, подумал он, поворачиваясь обратно к двери.

– Иди сюда, – послышался тихий голос Мишель.

Сначала Майк даже не мог разобрать, откуда идет этот голос, но затем в свете пыльной лампочки увидел, что стоит рядом с небольшой лесенкой, расположенной между пустыми стойлами. Вела она к тому, что могло быть чердаком. Крыша сарая терялась в темноте.

– Сюда, глупый, – позвала снова Мишель.

Майк стал взбираться по лесенке, чувствуя как ему мешает маленькая склянка со святой водой, которой он запасся на всякий случай перед выходом из дому. Эй, это действительно из-за склянки, может ты просто счастлив видеть Мишель?

Чердак являлся всего лишь сеновалом, но через дверцу лился мягкий свет, делавший это помещение довольно уютным. Дверца вела в соседнюю комнатку. Оказывается, Стаффни надстроили над гаражом целый этаж.

Из этой двери выглядывала улыбающаяся головка Мишель. Неяркий свет, лившийся через два маленьких оконца, освещал ее сзади и создавал сияющую корону вокруг ее голову.

– Входи же, – лукаво сказала она, отступая, чтобы пропустить его вперед. – Это мое убежище.

– Гм-м-м, – промычал Майк, оказавшись рядом с Мишель, он скорее был поглощен ее теплым присутствием, чем обстановкой комнаты. В комнате стоял старый стол и несколько разномастных стульев. Вдоль стены располагался старый диван. – Похоже на клуб, да? – сказал он и мысленно тут же стукнул себя за это. Идиот.

Мишель улыбнулась. Она стояла почти вплотную рядом с ним.

– Сказать тебе, почему июль в этом году совершенно особенный месяц, Микки?

Микки? – Да. Потому что у тебя День Рождения?

– Ну да, – кивнула Мишель, и подошла к нему еще на шаг ближе. Майк чувствовал доносящийся от нее запах шампуня и мыла. Запах чистоты. Бледная кожа рук будто светилась розовым в свете разноцветных лампочек, висевших на ветвях дуба за окном. – Двенадцатый День Рождения в жизни девочки это очень важно, – продолжала она почти шепотом. – Но есть вещи, которые для нее еще важнее. Ты знаешь о чем я говорю?

– Конечно, знаю, – Майк тоже почти шептал, ведь она стояла так близко. Но ему даже в голову не приходило о чем она может говорить. – Ты знаешь, что я уже давно люблю тебя, Микки?

– Э… Нет, – правдиво сказал Майк.

– Это так. Еще с тех пор, как мы играли вместе, когда ходили в первый класс. Помнишь, ты был папой, а я мамой?

Майк смутно что-то в таком роде припоминал. В первом классе он иногда еще участвовал в девчачьих играх, пока не понял окончательно, где его место.

– Конечно, – с несколько большим, но не совсем искренним энтузиазмом отозвался он.

Мишель повернулась на одной ноге, будто делая пируэт, как настоящая балерина или еще кто-нибудь в этом роде.

– Микки, а ты любишь меня?

– Конечно. – Интересно, а что он еще мог бы сказать – «Нет, терпеть не могу, на мой взгляд ты похожа на жабу.» Если сказать правду, то в эту минуту он ужасно сильно любил ее. Ему нравилось, как она выглядит, как пахнет, нравился звук ее голоса и то напряжение, которое он ощущал в ее присутствии. Это было так непохоже на тошнотворную нервозность, в которой он прожил последние дни этого сумасшедшего лета… – Да, – повторил он, – я люблю тебя.