Я скромно улыбнулся:

– Спасибо.

– Это не к вам относится, а к ней. Просто блеск!

Честно говоря, я был склонен согласиться с секретаршей. Ингрид Коль замечательно держалась во время допроса, куда лучше, чем я ожидал. И все же видеокамера записала много материала, который поможет признать ее виновной в суде. Я взял в руки камеру и непроизвольно рассмеялся.

– Что случилось? – спросила Хайрюнниса.

– Вы были правы, – сказал я. – И впрямь блестяще сработано! Она рассыпала мелочь из своей сумочки не случайно, а чтобы отвлечь мое внимание и выключить эту чертову камеру.

Я шел вдоль пристани для яхт, голодный, со стертыми ногами, но настолько взволнованный, что ни есть, ни отдыхать мне не хотелось. Прошло три часа с тех пор, как я вставил аккумулятор в свой мобильник и покинул офис Кумали. За это время я оставил за спиной пляж, Старый город, а теперь и береговую линию.

Дважды я собирался позвонить Брэдли, желая поскорее узнать результаты тестов ДНК, но вовремя себя останавливал. Я подчеркнул в телефонном разговоре с ним, насколько это срочно, и знал, что они с Шептуном постараются провернуть все как можно быстрее и что Бен позвонит сразу же, как только получит результаты, но легче мне от этого не становилось.

«Ну же, поторопись! – мысленно просил я Брэдли. – Позвони мне наконец!»

Я был на полпути между ларьками, где продавали морепродукты, и несколькими шумными барами, когда зазвонил телефон. Даже не взглянув на дисплей мобильника, я спросил:

– Бен?

– Мы получили результаты, – сказал он. – Пока никаких подробностей, только самые общие сведения, но, как я понял, эта информация нужна вам срочно.

– Продолжайте, – попросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал по возможности нейтрально.

– Мальчик точно не сын этой женщины.

Вместо ответа я выдохнул, даже не сообразив, что задерживал дыхание, – так сильно нервничал. И спросил себя: почему же тогда Кумали воспитывает ребенка как своего?

– Но эти двое близкие родственники, – продолжал Брэдли. – Вероятность того, что женщина – тетя мальчика, составляет девяносто девять целых и восемь десятых процента.

– Она его тетя? – переспросил я. Вроде бы появилась хоть какая-то зацепка. – А как насчет отца? Могут эксперты что-нибудь сказать на этот счет?

– Да. Отец мальчика – родной брат этой женщины. – Итак, Лейла Кумали воспитывает племянника, сына своего брата. Я ощутил растущее волнение от внезапно пришедшей в голову догадки, но ничего не сказал. – Это все, что известно на данный момент, – заключил Бен.

– Хорошо, – сказал я и дал отбой.

Я стоял на месте, пытаясь не обращать внимания на гвалт, доносившийся из ближайшего бара. Значит, у родного брата Лейлы Кумали есть маленький сын, и она его воспитывает как собственного ребенка, скрывая это от всех. И я вновь спросил себя: почему? Зачем нужна такая ложь? Что постыдного в том, чтобы заботиться о племяннике?

Я невольно вспомнил то утро, когда встретил Кумали в маленьком парке, злость, с которой женщина отреагировала на мое вторжение, и то, как поспешно она увела ребенка с игровой площадки. Я тогда еще подумал, что здесь кроется какая-то тайна: поведение Кумали нельзя было назвать нормальным, оно не поддавалось разумному объяснению.

А может, отец мальчика был не в ладах с законом, например участвовал в необъявленной войне? Человек, который все время находился в движении, разыскивался как воин джихада, член террористической группировки или еще хуже того?

Такой мужчина вполне мог отдать своего сына сестре на воспитание.

В таком случае Лейла Кумали, урожденная аль-Нассури, конечно, забеспокоилась, когда внезапно появился американец, ведущий расследование, и узнал о существовании мальчика.

А куда делась его мать? Возможно, погибла в результате бомбардировки или была застрелена: наберется не меньше дюжины стран, где мусульманские женщины умирают ежедневно.

Обнаружив скамейку, я сел и уставился в землю. Через некоторое время поднял глаза и ощутил, что настал переломный момент: я больше не верил, что Лейла аль-Нассури разговаривала по телефону с террористом. Она беседовала со своим братом.

Круг наконец замкнулся: я понял, чту связывало на самом деле арабского фанатика и скромную турецкую женщину-копа. Они вовсе не обсуждали механику ужасного заговора или смертоносные свойства вируса. Мы, исходя именно из этой предпосылки, подозревали Лейлу Кумали в терроризме, тогда как на самом деле все объяснялось простыми человеческими мотивами: они принадлежали к одной семье.

Возможно, женщина даже знала, что ее брат преступник, но я сильно сомневаюсь, что она имела хоть какое-нибудь представление о той грандиозной атаке, которую он готовил. Существует огромное количество арабских мужчин – исламских фундаменталистов, верящих в джихад: только в американском черном списке лиц, подозреваемых в терроризме, таких двадцать тысяч. За головы этих людей назначено вознаграждение, и, конечно, они озабочены тем, чтобы «Эшелон» или его филиалы не могли их вычислить. Не исключено, что Лейла считала своего брата одним из таких людей, заурядным фанатиком. Не было никаких свидетельств тому, что она знала: отец мальчика замышляет массовое убийство и находится на Гиндукуше.

Я пошел быстрее, держа курс в сторону отеля, пробираясь среди кучек отпускников и уклоняясь от движущегося транспорта. А как же эти два телефонных звонка? Почему в самый ответственный момент Сарацин пошел на такой риск, чтобы поговорить с сестрой?

Кажется, я мог объяснить и это тоже. В шкафу для документов, находившемся в спальне Кумали, я обнаружил счет от местной больницы, из которого следовало, что мальчик поступил туда с менингококковым менингитом. Я не помнил точную дату, но особо в ней и не нуждался: был уверен, что она совпадала с одним из двух телефонных разговоров между Лейлой Кумали и ее братом.

Узнав, как серьезно болен племянник, она, должно быть, послала шифрованное сообщение на форум в Интернете, попросив Сарацина срочно ей позвонить. Бедняжку захлестнуло горе, и она решила, что отец имеет право знать правду и будет молиться за выздоровление сына со свойственным ему религиозным пылом.

Большинство сайтов знакомств и личных объявлений автоматически предупреждают других пользователей о сообщениях, которые могут их заинтересовать. Сарацин, скорее всего, получил письмо вроде того, что, мол, некий поклонник малоизвестного поэта, любовь к которому разделял и бывший врач, прислал сообщение. Зная, что в нем плохие новости, Сарацин позвонил в условленную телефонную будку и выслушал заранее закодированное послание сестры.

Да, наверняка то время оказалось для него очень трудным. Находясь на уединенной горной вершине в Афганистане, он проводил испытания вируса, тестировал результаты работы, на которую потратил бульшую часть жизни. Трое пленников умирали от неизлечимой формы оспы в отдаленной, герметично запечатанной хижине. Сарацин понимал, что если его схватят, это, скорее всего, будет означать для него мгновенную смерть. И тут он вдруг узнает, что единственный сын тяжело болен, возможно, его жизни угрожает опасность.