Тиса присела на лавку у стены хозяйского дома и прикрыла глаза. Полминуты ей хватило, чтобы понять, где сейчас находится пес. Мало того, в голове будто включилось что-то – она вдруг откуда-то знала направление, по которому следует двигаться, чтобы забрать собаку. Через десять минут четверо – Устин, Тиса, Поня и Гишка, которого Аля, не имея возможности оставить дом, послала в поддержку, подходили к яме на выгоне в конце улицы, сразу за огородами. В луже на дне ее, под ветками, дрожал пес. Попался в ловушку, как некогда древоед. Только древний был размером с теленка, и овраг, куда он свалился, гораздо глубже. Устин сам спустился в яму и вытащил пса. Вымазался снова, естественно, но тут уж без этого никуда. Поня бегала вокруг ловушки и заглядывала в нее. Да и Тиса намешала грязи ботинками. Обувь чистить придется всем.

– Это ж надо! Нашелся! Тиса Лазаровна, да вы кудесница! – заметив сына с Силачом на руках, удивленно воскликнула Аля. – Живой? Сейчас я ему теплого борщеца-то налью. А со вчерашнего дня кости куриные остались.

Когда ослабевший пес с урчанием накинулся на еду, радовались все. Даже Тарас показался из-за подсобок и угрюмо наблюдал за отъедающейся за десятерых животиной.

* * *

Ближе к обеду в дверь флигеля аккуратно постучали. На крыльце стоял Устин с обеденной корзинкой. Обычно Аля посылала отнести обед Гишку или Натку, а сегодня вот сын вызвался. Тиса забрала корзинку и пригласила мальчишку в дом. Он колебался недолго, затем все же переступил порог, однако дальше сеней заходить не стал.

– Спасибо большое, что Силача нашли, – поблагодарил Устин. – И… – он замялся, а потом все же пробурчал виновато, – извините меня.

– Да ладно, – улыбнулась Войнова, вспоминая влетевшую в окно крысу и косынку с шарфиком в качестве подстилок для собаки. Сейчас даже смешно вспоминать. – Что было, прошло и быльем поросло. Верно?

– Дед был бы не против, что вы живете в его доме, – вздохнул мальчишка. – Но вот я еще письмо… Мне жаль. Я не хотел сначала, честно. А потом…

– Какое письмо? – обеспокоилась Тиса. Улыбка ее перестала быть великодушно широкой.

– Ваше. Мать его в отправной лоток положила, а я незаметно вытащил, смял и в корзину бросил. – Лицо мальчишки приобрело красный оттенок. Глаза глядели в пол. – Простите меня, Тиса Лазаровна.

О Боже! Это не ребенок, а сущее наказание! Девушка выдохнула, сдерживая первые эмоции, а затем сжалилась над мальчишкой. Уж больно красноречиво пылали его уши.

– Мне, конечно, неприятно, что ты это сделал, – проговорила она. – Я очень рассчитывала на это послание, и мне ужасно жаль, что один человек не получил его. Но я прощаю тебя. Только знай, в какой-то момент шалости могут запросто перестать быть безобидными. В частности, от этого письма зависели жизни людей.

При этих словах Устин поднял испуганные глаза.

– Не волнуйся. Те, кому назначалось, и без него обошлись. Но, Устин, пора взрослеть и помогать матери и отцу.

– Отцу на нас плевать, – буркнул он.

– Но тебе-то нет. Я права? Поддержи свою семью, и в будущем тебе не придется краснеть.

С крыльца флигеля Тиса смотрела, как мальчишка пересекает двор, чтобы взбежать по ступеням и исчезнуть в недрах хозяйского дома. Оставалось надеяться, что на сей раз она достучалась до этого упрямца.

А жизнь, получается, продолжает ставить подножки. Судьба ее письма оказалась незавидной – корзина для мусора. Теперь стало очевидным, что Демьян нашел башню вовсе не благодаря ее подсказке. Вэйн не знает ни о ее чувствах, ни о том, что она пользуется даром, чтобы подсматривать за его жизнью. Он ничего не знает о ней!

«Драконья чешуя!» – прошипела себе под нос. Кажется, она стала ругаться по-вэйновски. Неудивительно. Когда долго наблюдаешь за этой братией, то так или иначе начинаешь перехватывать словечки. Написать еще одно письмо? Нет! Никаких писем. Только отъезд.

Климентий явился после полудня, и Тиса попросила прежде школы заехать в храм. Учитель согласился, не задавая лишних вопросов. И за это ему душевное спасибо. Если бы не волнение на сердце, поездку можно было назвать приятной. Солнце припекало, высушивая последние лужи и наполняя воздух влажностью, как после короткого ливня в знойное лето. Темные воды Патвы окончательно освободились ото льда и теперь радостно плескались в берега, окаймленные камышовым сухостоем, с одной стороны моста, и в каменные борта канала – с другой. Войнова приспустила с плеч пальто и сняла шапочку с Пони.

За мостом впереди показалась толпа людей с телегой. Оказалось, на излучине выловили утопленника. Тиса прижала ребенка к себе, а сама оглядела распухшее синюшное лицо несчастного, лежащего на телеге, как очередное упоминание о бренности всего живого. Грузное тело в измятом сюртуке, грязный кушак с двойной полоской по краям, должно быть, некогда имел белый цвет. Желание посетить храм увеличилось вдвое.

– Эй, посторонитесь, любезные, – с толикой досады в голосе прикрикнул Климентий растянувшейся по дороге толпе.

Но люди не спешили освобождать проезд. Судачили о несчастном.

– Это ж Филимон Рыльцев!

– Думали, он уехал, как уволился с каменоломен, а он того… утоп, несчастный.

– Бедолага.

– Меньше пить надо, так и в реки бы не падали, пьянчуги!

– А может быть, его ограбили да помогли утонуть.

– Чур тебя, язык без костей!

Клим сумел вывести коляску вперед и подстегнул лошадей. Обернулся, чтобы оглядеть своих пассажирок. Тиса благодарно кивнула учителю. Выветрить из памяти неприятное зрелище теперь не скоро получится. И этот несчастный кого-то ей напомнил. Хотела покопаться в памяти – кого именно, но ее отвлекла Поня, которая, увидев купола храма, выказала пожелание подняться на балкон. Ну уж нет!

В храме Войнова упала перед образами святых и жарко молилась за Демьяна, а потом и за всех близких. Просила долгой-долгой жизни и здоровья. Укрыть и сберечь, избавить от бед и напастей. В какой-то момент – наверное, когда подбежала малышка и обняла стоящую на коленях названую мать за шею, – пришла уверенность, что молитва услышана. Единый сохранит всех ее родных. А Демьян будет жить всем отступникам назло. По-другому и быть не может.

Из храма она выходила с благодатью на душе. Теперь все должно быть хорошо.

На подъезде к школе одаренных Тиса ощутила на себе чужой взгляд. Не тот, что она принимала за присутствие Единого, как когда-то, а колючий, внимательный. Оглянувшись, она увидела, как за угол метнулась тень. Или почудилось? Похоже, пора снова вспомнить об успокоительной настойке. Она в последние недели ощущала себя как на качелях. Волнения накатывали и отступали с завидной частотой. Хорошо хоть что-то не меняется – это клуб, приветливость его завсегдатаев и злополучная перчатка, которая продолжает щелкать по носу своей недоступностью при поиске ее владельца.

Разочаровав в очередной раз Мо Ши, Тиса повинилась.